— Вы имеете в виду, что еду готовил он? — недоверчиво спросила я. — У него есть все эти женщины — и он
Огорчившись, что мои слова могут быть не так расценены, я поспешила оправдаться и объяснила, что меня бесконечно удивляет то, что мексиканец должен готовить, когда в доме есть женщины. В их смехе звучало понимание и того, о чем я не собиралась говорить.
— Особенно, если эти женщины его. Не это ли ты имела в виду? — спросил м-р Флорес. Его слова сопровождались общим смехом.
— Ты совершенно права, они женщины Мариано. Или, чтобы быть точнее, Мариано принадлежит им.
Он весело хлопнул себя по колену, затем повернулся к самой высокой из женщин — той, которая высказалась лишь однажды, — и спросил:
— Почему бы тебе не рассказать ей о нас?
— Само собой разумеется, у м-ра Аурелиано не может быть так много жен, — начала оправдываться я, все еще огорченная своей оплошностью.
— Почему бы и нет? — парировала женщина, и все засмеялись опять. Это был радостный молодой смех, однако он не принес мне облегчения. — Все мы здесь связаны вместе нашей борьбой, нашей глубокой привязанностью друг к другу и осознанием того, что друг без друга ничего не возможно, — сказала она.
— Не являетесь ли вы частью религиозной группы? — спросила я голосом, выдававшим возрастающие во мне тревожные предчувствия. — Или не принадлежите ли к одному из видов коммуны?
— Мы принадлежим
Не понимая, что она говорит, я быстро взглянула на других: их взгляды были направлены на меня. Они наблюдали за мной со смешанным чувством ожидания и веселья.
Я переключила свое внимание на высокую женщину. Она тоже наблюдала за мной с тем же смущающим меня выражением. Ее глаза сияли и искрились. Она наклонила свой хрустальный бокал и изящно отпила воды.
— Мы все по существу являемся
Она сказала это настолько спокойно, что я не осознала, что именно было сказано.
— Вы имеете в виду, что я сплю и вижу сон вместе с вами? — спросила я с насмешливой недоверчивостью и сжала губы, чтобы сдержать смех, душивший меня.
— Это не совсем то, что ты делаешь, но довольно близко, — подтвердила она.
Не обращая внимания на мое нервное хихиканье, она продолжала объяснять, что случившееся со мной больше походит на экстраординарный сон, в котором все они помогают мне
— Но это же идио... — начала говорить, но она взмахом руки заставила меня замолчать.
— Мы все
Она, казалось, не помнила себя от радости из-за того, что я с трудом что-либо понимаю.
— А как насчет той восхитительной пищи, которую я только что съела? — спросила я, поглядывая на пятна, оставшиеся на моей блузке от капель соуса из перца. Я показала ей эти пятна. — Это не может быть сном. Я съела эту пищу! — настаивала я громким возбужденным тоном. — Да! Я сама ее съела.
Она оставалась хладнокровной и спокойной, как будто ожидала именно такого взрыва эмоций. — А как насчет того, что мистер Флорес поднял тебя на вершину эвкалипта? — спокойно спросила она.
Я собиралась ответить, что он поднял меня не на верхушку дерева, а лишь на ветку, когда она прошептала:
— Ты думала об этом?
— Нет. Я не думала, — раздраженно сказала я.
— Конечно, ты не думала, — согласилась она, понимающе кивая головой, как если бы она была осведомлена, что я постоянно помнила о том, что даже самая низкая ветка любого из окружающих нас деревьев была недоступна с земли. Тогда она объяснила, что причина, по которой я не думала об этом, заключена в том, что во сне мы не рациональны.
— В
— Подождите минутку, — прервала я ее. —Я, возможно, несколько ошеломлена, я допускаю это. В конце концов, вы и ваши друзья — самые странные люди, которых я когда-либо встречала. Но сейчас я бодрствую, как только могу.
Видя, что она смеется надо мной, я завопила:
—
Незаметным кивком головы она дала знак м-ру Флоресу, который одним быстрым движением взял меня за руку и оказался со мной на макушке ближайшего эвкалипта. Мы сидели там мгновение, и прежде чем я смогла что-нибудь сказать, он перенес меня назад на землю, на то же самое место, где я сидела раньше.
— Ты видишь, что я имела в виду? — задала вопрос высокая женщина.
— Нет, не вижу, — завопила я, считая, что у меня была галлюцинация. Страх перешел в ярость, и я выпустила поток самых отвратительных проклятий. Моя ярость поутихла, и, охваченная волной жалости к себе, я начала плакать.
— Как вы обращаетесь со мной, люди? — спрашивала я в промежутках между всхлипываниями. — Вы подложили что-то в еду? В воду?
— Мы ничего подобного не делали, — доброжелательно сказала высокая женщина. — Ты ни в чем таком не нуждается...