Жизнь в Древнем Египте

Победа сил реакции в области искусства была такой же полной, как и в области религии, и художники более поздних времен благочестиво вернулись к старым традициям. Их поведение было бы в самом деле естественным после падения ужасного еретика, если бы они больше беспокоились о том, чтобы не отступать от истинной ортодоксальности в искусстве. Однако вскоре дух новизны проник в сознание египетских художников, и они принялись творить с таким бесстрашием, которое в прежние времена считалось бы неслыханной дерзостью. Это возрождение произошло не благодаря стараниям одного фанатика, а вследствие задач, которые ставил своим художникам победоносный род честолюбивых самодержавных владык, воздвигавших новые здания. Я имею в виду искусство XIX династии, которое хотя и следовало в значительной степени старым образцам, тем не менее создало несколько действительно выдающихся произведений среди своих огромных батальных рельефов.

Этот род изображения битвы берет начало от рисунков, прославляющих победы Сети I. Композиция у них у всех похожая: одну из боковых сторон рисунка занимает гигантская фигура фараона, стоящего на своей боевой колеснице, которую мчат вперед его кони. Перед ним – беспорядочная толпа маленьких фигур, в которой смешались бегущие и раненые люди, оборвавшие упряжь кони и смятые колесницы, а монарх стреляет по ней из лука. Сзади на холме стоит крепость, вблизи которой происходит сражение.

Несомненно, художественная сила такого рисунка была в контрасте между могучей фигурой победителя, которого художник показывал во всем великолепии, какое было доступно его мастерству, и беспорядочной толпой покоренных врагов. Спокойствие фараона рядом с быстрыми движениями врагов я почти готов назвать остроумной находкой: это удачный способ изобразить неодолимую мощь фараона, который гонит перед собой толпу слабых врагов как сокол – стаю воробьев. Но, присмотревшись ближе к этому сюжету, мы немного изменим свое благоприятное мнение. Сколько бы удовольствия ни доставляла нам простая по композиции фигура царя[373], изображения его врагов едва ли могут вызвать восхищение. Если мы поглядим на детали, анатомическая неверность их фигур окажется чересчур заметной, а как единое целое их однажды цинично сравнили с рагу из лягушек. Основная причина такого смешанного впечатления в том, что художники XIX династии уже не применяли ту технику, которая делала аккуратными работы их предшественников, – не упорядочивали любое сложное событие, рисуя его как столбец из параллельных рядов. Напротив, они хотели изобразить толпу в ее настоящем виде – как пеструю беспорядочную мешанину фигур; но даже если этот трудный опыт им удавался, когда они пытались нарисовать охоту, батальная сцена все же была им не по силам.

Рамсес II поставил перед художниками, которые должны были увековечить его дела, еще более трудную задачу: они должны были не только полусимволически изобразить царя и его врагов, но еще и правдиво и исторически достоверно запечатлеть для потомства отдельные эпизоды реальных сражений. Неудивительно, что исполнение этих картин оказалось гораздо хуже их замысла. Однако многие их детали вполне заслуживают нашего восхищения: например, там есть великолепно написанная умирающая лошадь[374], юмористическое изображение жизни военного лагеря, но нет даже попытки добиться композиционного единства. Мы снова и снова видим воинов, идущих в походном порядке, и воинов, построившихся четырехугольником, врагов застреленных и врагов тонущих, колесницы атакующие и колесницы стоящие неподвижно, но единой картины нет. На самой огромной из этих картин тонкий контраст между фараоном, мчащимся вперед, и царем хеттов, который нерешительно замер посреди своих войск, тоже не производит на нас впечатления в этой мешанине из подробностей.

Тем не менее для египетского искусства было большим шагом вперед то, что эти изображения битв и подобные им по характеру и стилю рисунки меньшего размера были приняты в число официально признанных сюжетов.

Битва Сети I с хеттами. Над царем изображены три божества, которые его защищают, – Гор в образе сокола, тот же Гор в облике солнечного диска и богиня юга в облике коршуна. За ним в виде носителя опахала идет иероглиф, означающий жизнь. Надпись в обычных выражениях восхваляет могущество победоносного царя (согласно L. D., iii. 130 а)