Жизнь в диссонансе (ЛП)

Последними вероятными кандидатурами из ее списка оставались только Гойл и Нотт. Если бы Волдеморт или любой другой Пожиратель нашел пыльцу во время войны, ею бы скорее воспользовались или как минимум подорвали сейф. А тот ведь при повторном обыске Малфой-мэнора, который даже после войны производили с меньшим тщанием, нашли нетронутым. Но опять же, в этот раз главным образом думали на Драко.

Альтернатив должно было быть не так много. Когда мракоборец упомянул пыльцу, достаточно было посмотреть Драко в лицо. Он понял. Будь вариантов много, ей бы не показалось, что его озарило. Для Гермионы это значило, что возможные подозреваемые узнали о пыльце — или сейфе как минимум — случайно, либо им сказали, либо они создавали ее вместе с Драко.

Она мельком рассмотрела кандидатуру Люциуса, но каким бы чудовищем ни был Малфой-старший, жену он любил. Наиболее вероятным подозреваемым был Гойл, с которым Драко вместе с Крэббом проводил больше всего времени и которому мог рассказать о пыльце, полагаясь на бесконечную преданность Гойла. Но Гойл не казался Гермионе достаточно умным, достаточно храбрым или магически одаренным для того, чтобы победить Нарциссу и Люциуса.

Поэтому оставался Нотт. Человек, о котором она сама едва ли что знала, и, как оказалось, остальным было известно не больше. Но учитывая, что на Слизерине тот жил непринужденно, пользовался уважением на факультете и без видимых усилий сдавал экзамены, он должен был быть в какой-то мере сообразительным и способным совершить то, что произошло.

Проблема — куда без них — заключалась в том, что Гойл и Нотт отбывали срок в Азкабане со времен битвы за Хогвартс. Либо они лично поделились с кем-то информацией о сейфе, либо организовали убийство, сидя в тюрьме. Поэтому перед Гермионой на столе лежала конкретная папка.

Гермиона рассортировала отправленные и полученные письма Гойла и Нотта и начала с самого толстого конверта.

(Ноябрь 2000)

Драко со злостью смотрел на скованные руки Клива и его грязные ногти. Первоначальная злость, одолевшая его после ареста мужчины, поутихла, но по-прежнему тлела в глубине души и не собиралась исчезать, пока не найдется новый информатор. Драко все еще обрабатывал людей, о которых узнал через глаза Клива, и, хоть был уверен, что они выведут его в нужное место, он не знал, найдет ли при этом недостающие ингредиенты для противоядия. Поэтому ему нужен был Клив.

Изображение перешло на Грейнджер, и Драко включил над котлом лампу, освещая картинку, пока с той не исчез мутный оттенок. Гермиона оставалась собой: непослушные кудри, поджатые губы и раскрасневшиеся щеки, которые наливались цветом, когда она преисполнялась решимости — помимо всего прочего. Драко нравилось наблюдать за ней в таком состоянии, готовой сражаться, но только когда ее внимание было направлено на него. Не сейчас, не на мужчину под Веритасерумом, осведомленного о тайнах, которыми Драко не горел желанием делиться.

О чем шел разговор, ему было неизвестно: изображения не передавали звук, а Клив отводил взгляд, едва только Грейнджер заговаривала. Но Драко все равно задержался у котла, упиваясь ее видом, ведь Грейнджер не подозревала, что он смотрит, и не могла отвернуться.

()

«В саду нашей юности, выложенное камнем и мрамором, доказательство». Поэма занимала два листа пергамента, но именно к этой строке Гермиона возвращалась из раза в раз. Поначалу она отмахнулась от этого письма, но Теодор Нотт на него так и не ответил, а сама она никогда не слышала этих стихов. Когда в письмах Нотту и Гойлу не нашлось ничего на первый взгляд подозрительного, Гермиона стала копать глубже. И постоянно возвращалась к поэме.

Гермиона разглядывала фонтан в саду поместья Ноттов. Со всех сторон его окружал снег, на котором отпечатались лишь следы лап пробегающего к лесу животного. Гермиона подобралась поближе, рискуя почерпнуть ботинками снег. Она обошла фонтан по кругу, очищая землю, и растопила сугробы в пределах бортика.

Разоблачающие чары ничего не дали. Внутренняя часть резервуара выглядела совершенно обычной, как и стенки, но потом Гермиона добралась до основания фонтана. Упав коленями на землю, она опустилась на четвереньки, внимательно приглядываясь к линии, идущей вдоль низа бортика. Та казалась обычным углублением, но по бокам шли тонкие бороздки, и вот они-то намекали на нечто интересное.

Гермиона попятилась, пока не уперлась ботинками в снег, и, воспользовавшись вытягивающими чарами, медленно отвела палочку назад. Бороздки превратились в щели, камни скрежетнули, и звук разнесся по всему саду. Гермиона отодвинула плиту в сторону, оборвала заклинание, осветив новым тайник, и обнаружила металлическую шкатулку.

Она ведь знала, что поэма что-то значит. Иначе зачем отправлять ее Нотту? Его родители умерли, а дальние родственники оказались гораздо более дальними, чем в других семьях. Но кто-то нашел время спрятать здесь шкатулку и сообщить о ней Нотту. Гермиона полагала, что ответ кроется внутри.

Она призвала находку, но та ударилась о барьер, вызвав искры.