– Горький – романтик, – сказал гофмейстер. – Странно, почему он все сердится? Талантливый писатель, а тон у него точно у обиженной прислуги. Все не так, все во всем виноваты, конечно кроме него…
Вернувшись, Шаляпин и Горький за обедом ни к кому не обращались и разговаривали только между собой. Прочие молчали. Анчутка еще висел в воздухе.
К вечеру Горький уехал».
Приведем свидетельство и Горького: «Был я в Ростове-Ярославском и в удивительной компании: гофмейстер двора его императорского высочества великого князя Сергея, ростовский исправник, земский начальник, художник Коровин, Шаляпин. Гофмейстера сначала утопили в реке Которое ли, потом подмочили ему зад холодным молоком. Потом он налакался исправниковых наливок, а исправник начал испускать из себя либерализм, в чем ему усердно помогал земский. Художник Коровин был консервативен, что ему, как тупице и жулику, очень идет».
В дальнейшем повествовании я еще не раз коснусь судеб этих замечательных друзей Федора Ивановича Шаляпина, таких разных по своей творческой и гражданской устремленности, таких талантливых и много сделавших для русского искусства и для главного нашего героя. Но как их жизненные пути, переплетаясь в каких-то точках бытия, расходились в разные стороны, чтобы снова и снова переплестись и снова разойтись… А Шаляпин, как пчела, брал от каждого из них и откладывал в свою творческую копилку, чтобы, соединив все эти разнородные материалы, создать прекрасное художественное творение.
Так было и в самом начале творческого пути. Так продолжалось и теперь, когда он начал готовиться к созданию образов Алеко в одноименной опере Рахманинова, Добрыни Никитича в одноименной опере Гречанинова и Демона в одноименной опере Рубинштейна…
А пока Шаляпин по приглашению Горького и антрепренера А.А. Эйхенвальда отправился вместе с Иолой Игнатьевной в Нижний Новгород, где уже 18 августа в Большом ярмарочном театре выступил в «Фаусте», 19 августа в «Русалке», 21 августа в опере «Жизнь за царя»…
Часть вторая
Новые партии – тяжкие заботы
Глава первая
Нижегородский калейдоскоп
С каждым днем пребывания в Нижнем Новгороде Шаляпин все больше узнавал о Максиме Горьком и его кипучей деятельности против самодержавия в России. Казалось, что поток людей, идущих по тем или иным делам к Горькому, бесконечен. Сначала Шаляпин подтрунивал над другом, никак не мог понять, когда же он работает над своими сочинениями, но вскоре выяснил: ночью. Какое же здоровье надо иметь, чтобы вот так беспощадно к самому себе тратить его на общественные дела… Из разговоров с самим Алексой, его женой, милой и доброй Екатериной Павловной, от друзей, с которыми Горький его знакомил, многое узнал и столько нового открылось ему… И на многое он посмотрел другими глазами.
Федор Иванович по природе и характеру своей профессии не очень-то глубоко вникал в законы окружающего мира, видел нелепости, грубость силы чиновного департамента, стремившегося к подавлению свободы личности и ее прав, протестовал, если усматривал нарушение прав личности, но, добившись известного положения, богатства и славы, он порой плыл по течению жизни, склонный пользоваться приобретенными тяжким трудом ее благами. Но сейчас, в Нижнем Новгороде, Шаляпин все чаще задавал себе вопрос: почему Горький, тоже получавший большие деньги за свои сочинения, за спектакли в театрах, созданные им не менее тяжким трудом, тратит большую их часть на то, чтобы поддержать людей, стремившихся свергнуть существующий строй, скинуть царя, его министров, полицейских и жандармов.
Что толкает людей на сопротивление властям? Неужто только сословные противоречия? Шаляпин не раз уж испытывал некоторые невыгоды своего крестьянского происхождения… Не раз вспоминал знакомство с Михаилом Врубелем, первые разговоры с ним и первые столкновения, вызванные разными мнениями по принципиальным вопросам.