Жизнь Шаляпина. Триумф

– «15 сентября 1919 года. Дорогой Алексей Максимович! Тонкова я принял, и еще до приема и до Вашего письма мы решили в Цека назначить Каменева и Бухарина для проверки ареста буржуазных интеллигентов околокадетского типа и для освобождения кого можно. Ибо для нас ясно, что и тут ошибки были.

Ясно и то, что, в общем, мера ареста кадетской (и околокадетской) публики была необходима и правильна.

Когда я читаю Ваше откровенное мнение по этому поводу, я вспоминаю особенно мне запавшую в голову при наших разговорах (в Лондоне, на Капри и после) Вашу фразу:

«Мы, художники, невменяемые люди».

Вот именно! Невероятно сердитые слова говорите Вы по какому поводу? По поводу того, что несколько десятков (или хотя бы даже сотен) кадетских или околокадетских господчиков посидят несколько дней в тюрьме для предупреждения заговоров вроде сдачи «Красной Горки»; заговоров, грозящих гибелью десяткам тысяч рабочих и крестьян.

Какое бедствие, подумаешь! Какая несправедливость! Несколько дней или хотя бы даже недель тюрьмы для предупреждения избиении десятков тысяч рабочих и крестьян!

«Художники невменяемые люди».

«Интеллектуальные силы» народа смешивать с «силами» буржуазных интеллигентов неправильно. За образец их возьму Короленко: я недавно прочел его, писанную в августе 1917 г., брошюру «Война – отечество и человечество». Короленко ведь лучший из «околокадетских», почти меньшевик. А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистической войны, прикрытая слащавыми фразами! Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 ООО ООО убитых на империалистической войне – дело, заслуживающее поддержки (делами, при слащавых фразах «против» войны), а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики.

Нет. Таким «талантам» не грех посидеть недельки в тюрьме, если это надо сделать для предупреждения заговоров (вроде «Красной Горки») и гибели десятков тысяч. А мы эти заговоры кадетов, «околокадетов» открыли. И мы знаем, что околокадетские профессора дают сплошь да рядом заговорщикам помощь. Это факт.

Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а…

«Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу (а не прислужничать капиталу), мы платим жалованье выше среднего. Это факт. Десятки тысяч офицеров у нас служат в Красной Армии и побеждают вопреки сотням изменников. Это факт.

Что касается Ваших настроений, то «понимать» я их понимаю (раз Вы заговорили о том, пойму ли я Вас). Не раз и на Капри, и после я Вам говорил: Вы даете окружить себя именно худшим элементам буржуазной интеллигенции и поддаетесь на ее хныканье. Вопль нескольких интеллигентов по поводу «ужасного» ареста на несколько недель Вы слышите и слушаете, а голоса массы, миллионов рабочих и крестьян, коим угрожает Деникин, Колчак, Лианозов, Родзянко, красногорские (и другие кадетские) заговорщики, этого Вы не слышите и не слушаете. Вполне понимаю, вполне, вполне понимаю, что так можно дописаться не только до того, что-де «красные такие же враги народа, как и белые» (борцы за свержение капиталистов и помещиков такие же враги народа, как и помещики с капиталистами), но и до веры в Боженьку или в царя-батюшку. Вполне понимаю.

Ей-ей, погибнете, ежели из этой обстановки буржуазных интеллигентов не вырветесь! От души желаю скорее вырваться. Лучшие приветы! Ваш Ленин.

Ибо Вы ведь не пишете! Тратить себя на хныканье сгнивших интеллигентов и не писать – для художника разве не гибель, разве не срам?»

Шаляпин замолчал, уставившись в только что прочитанные листки. Сложные и противоречивые мысли его беспокоили.

– Ну что скажешь? – нетерпеливо спросил Горький. – Маша тоже написала ему, он ей ответил в том же духе: преступно не арестовывать кадетскую и околокадетскую публику, она вся способна помогать заговорщикам, ей-ей лучше… Это его любимая поговорка..

– Понять красных тоже можно, Алексей Максимович, обстоятельства в последние дни довольно резко переменились. Питер в чрезвычайном, осадном положении. Налетели на нас белые, как-то прямо в один миг, и стоят сейчас в Гатчине-Павловске, Красном Селе и Петергофе – вот-вот налетят и на Питер. Сражения идут, кажется, у Пулкова. Что будет – никто ничего не знает, но, во всяком случае, положение очень серьезно – все поставлено на ноги, ты же видишь, и в самом Петрограде нарыты окопы, так как решено дать бой, в крайнем случае, в самом городе…