Жизнь Шаляпина. Триумф

И не осуждены они только потому, что в ту пору судьи тоже чувствовали себя не лучше их, ничуть не праведнее – все общество по уши сидело в грязной литературе «вопросов пола», брызгали этой пряной грязцой в святое лицо русской женщины, именовали русский народ «фефелой» – вообще были увлечены свистопляской над могилами. Рыли ямы всему, во что веровали вчера, и втаптывали ногами в ямы эти фетиши свои.

Теперь несколько очнулись от увлечений, сознают многие свои прегрешения и думают оправдаться, осудив ближнего своего. Не оправдаются, нет. Не суд и не самосуд оправдает нас друг перед другом, а лишь упорная борьба самовоспитания в духе разума и чести, работа социального взаимовоспитания. А оттого, что бросят грязью в Шаляпина или другого кого, сами чище не будут, но еще более будут жалки и несчастны.

Ф. Шаляпин – лицо символическое; это удивительно целостный образ демократической России, это человечище, воплотивший в себе все хорошее и талантливое нашего народа, а также многое «дурное» его. Такие люди, каков он, являются для того, чтобы напомнить всем нам: вот как силен, красив, талантлив русский народ! Вот плоть от плоти его, человек, своими силами прошедший сквозь тернии и теснины жизни, чтобы гордо встать в ряд с лучшими людьми мира, чтобы петь всем людям о России, показать всем, как она – внутри, в глубине своей – талантлива и крупна, обаятельна. Любить Россию надо, она этого стоит, она богата великими силами и чарующей красотой.

Вот о чем поет Шаляпин всегда, для этого он и живет, за это ж мы и должны поклониться ему благодарно, дружелюбно, а ошибки его в фальшь не ставить и подлостью не считать.

Любить надо таких людей и ценить их высокою ценою, эти люди стоят дороже тех, кто вчера играл роль фанатика, а ныне стал нигилистом.

Федор Иванов Шаляпин всегда будет тем, что он есть: ослепительно ярким и радостным криком на весь мир: вот она, Русь, вот каков ее народ – дорогу ему… – свободу ему!»

Пока Шаляпин читал письмо, Николай Евгеньевич с откровенным любопытством рассматривал его, любуясь частой сменой… выражения его лица… То оно озарялось светлой улыбкой, то набегала туча разочарования и несогласия с прочитанным, то откровенно наслаждался комплиментом, который тешил его самолюбие, особенно после такого гадкого шума вокруг так называемого «коленопреклонения»… «Сказать или не сказать? – допрашивал себя Буренин, размышляя о своих текущих планах. – Вроде бы он встретил меня в Питере так, что я сразу почувствовал себя как-то ближе к нему, чем на Капри, точно мостик перекинулся через ту пропасть, которая меня отделяла до сих пор от него… И все же очень трудно говорить с ним о таких пустяках… А если он поддержит и поможет? Ведь ребята будут как на крыльях летать, если Федор Шаляпин одобрит наши начинания…»

– Явно преувеличивает мой друг мои заслуги, – сказал Шаляпин. – Лицо символическое, крупный грешник, вот призыв любить меня и ценить – это я согласен; согласен, что я, как и все, явился на эту грешную землю с радостным криком: ууу-ааа!

Шаляпин явно был доволен письмом, настроение у него было хорошее, чем и не замедлил воспользоваться опытный социал-демократ.

– Федор Иванович! Вы знаете, я увлекаюсь музыкой, искусством. И вот надумал создать камерный ансамбль русских народных инструментов, может быть, в ближайшем будущем нам удастся создать единый центр музыкальной культуры. А пока мы пытаемся поставить сцены из «Бориса Годунова», исполнители просили вас прослушать сцену корчмы, для нее подобралась именно такая публика, которую мне хотелось бы показать.

– С удовольствием посмотрю и что-нибудь покажу. Только я все время в театре занят, поэтому нужно выбрать подходящее время, – с искренним удовольствием сказал Шаляпин и надеждой на полезное сотрудничество с Бурениным и его друзьями-единомышленниками.

– Боюсь только, разволнуются мои артисты и струсят показаться вам. А так хотелось бы по заводам и школам поездить, но это так трудно осуществить, отпор большой встречается со стороны власть имущих. Опереться не на кого и посоветоваться не с кем. Пока все один затеваю, никому я не говорю об этом, а кому намекаю – сочувствия немного встречаю, не понимают меня, не верят в необходимость моего дела, даже и те, кто просит о моем участии. Дело праздное, мол, коли есть охота – делайте, мол, его, а послушать мы можем. Вот тут и вертись как знаешь!