Жизнь Шаляпина. Триумф

Я видел, как он сам, стоя на арьерсцене среди ведер с красками, наводил огромной кистью последние штрихи на ребра «загримированного» Россинанта».

В. Лосский вспоминает и о том, как Шаляпин был озабочен тем, чтобы Санчо был на голову ниже Дон Кихота: Лосский был гораздо ниже ростом Шаляпина, но все же не настолько, чтобы казаться Санчо. И тогда Шаляпин предложил, чтоб Санчо не подходил к нему близко, дабы не умалял его «донкихотского роста», хотя «по мизансценам это не всегда было удобно».

Это лишь «мелочи», которые занимали Шаляпина в эти дни подготовки «Дон Кихота». Главное, что после скандала он хотел выступить ошеломляюще хорошо, чтоб еще раз доказать всем своим завистникам и недоброжелателям, кто создает театру успех и материальные выгоды.

В Монте-Карло, готовясь выступить в «Дон Кихоте», Шаляпин обращал внимание на каждую такую мелочь, он сам гримировал лошадь, на которой выезжал, художники по его указаниям «оттеняли» у нее ребра и все кости. Он помнил, какое впечатление произвел его выезд на сцену; все в восторге встали, устроив бурные аплодисменты.

В эти дни до премьеры «Дон Кихота» Шаляпин все чаще и чаще размышлял об образе Дон Кихота. Казалось бы, в опере он имел колоссальный успех в Монте-Карло. Но театр «Казино» – все же не Большой театр, а поэтому свое выступление в Монте-Карло Шаляпин рассматривал как одну из репетиций спектакля, который он сам ставит на сцене знаменитого театра. Он помнил, какое впечатление произвел внешний облик Дон Кихота, а потому много раз возвращался к созданию внешнего облика своего героя. Рисовал, просил друзей-художников воспроизвести образ Дон Кихота, каким они его представляют, просил своего неизменного гримера попробовать то один, то другой грим. Но чаще отказывался от уже, казалось бы, найденного. «Как бы ни был хорошо нарисован автором персонаж, он всегда останется зрительно смутным. Вот ведь и сам Сервантес не раз дает внешний облик своего героя, Санчо не раз высказывается о его внешности, другие персонажи, а все же трудно представить его пластический облик. Нет картинок, нет красок, нет измерений носа в миллиметрах, – размышлял Шаляпин. – Не зря же критики писали, что самый искусный художник слова не может пластически объективно нарисовать лицо, передать звук голоса, описать фигуру или походку человека. На что уж величайший художник Лев Толстой, царствие ему небесное… какое счастье вспоминать, что я видел этого человека, имел великую честь с ним говорить. И как невыразимо горе, постигшее с его смертью всю страну, весь мир. Но пусть десять художников попробуют нарисовать карандашом или писать кистью портрет Анны Карениной по роману Толстого – выйдет десять портретов… Совершенно непохожих, хотя каждый из них укажет на одну или две толстовские черты Анны Карениной. Очевидно, что объективной правды в этом случае быть не может, да не очень уж и интересна эта протокольная правда. Но если актриса возьмется играть Анну Каренину, она должна дать такой портрет, в который бы поверил зритель. Актриса должна быть убедительной в этом образе; а для этого необходимо слить внешний образ с духовным образом. И не в том дело, чтобы найти подходящий грим для лица, найти цвет волос и тому подобное, надо показать персонажа целиком и надо заранее знать, как он будет ходить, слушать, говорить, смеяться и плакать, смотреть, переживать то или иное чувство… И как бы ты ни изучил Сервантеса, каким бы ты ни был образованным, ничего не получится, если отсутствует воображение, как одно из самых главных орудий художественного творчества… Вообразить – это значит увидеть. Увидеть хорошо, ловко, правдиво. Внешний образ в целом, а затем в характерных деталях.

Выражение лица, позу, жест. Я уже увидел его, играл его, вроде бы уже и нашел, имел успех, а все еще смутен он для меня… Чтобы правильно его вообразить, надо доподлинно знать его натуру, его главные свойства… Вроде бы читал, и не раз читал, вроде бы знаю его характер, его высокий полет ума, высокую образованность, его чудачества, возникающие от благородства его натуры, не понятой современниками, но как трудно выйти на сцену и на глазах у зрителей создавать образ. Зритель сразу же должен почувствовать его характер, но почувствует только тогда, когда актер сам его глубоко прочувствовал и вообразил себе. Как осуществить это? Вот главный для меня вопрос… Дон Кихот – это сосредоточенный в себе мечтатель, он не должен быть суетливым, напротив, даже медлительным в движениях. Глаза у него должны быть не трезвые, не сухие, в его внешности должны быть отражены и фантазия, и беспомощность, и замашки вояки, и слабость ребенка, и гордость кастильского рыцаря, и доброта святого. Нужна яркая смесь комического и трогательного. Он издали должен быть эффектным, а вблизи смешным и трогательным… Словом, таким, чтоб публика сразу признала его и полюбила: да, это чудесный Дон Кихот…»