Жизнь Шаляпина. Триумф

Только в первом часу ночи Шаляпин переступил порог московской квартиры Теляковского. Взволнованный очередным успехом у зрителей, он вместе с тем испытывал сложные чувства. Его терзало и чувство вины… Никто еще не позволял себе поправлять темпы дирижера прямо на сцене, во время действия спектакля. Прав или не прав дирижер – все это обычно обсуждается после спектакля, во время следующей репетиции, но отбивать темпы на сцене… Этого действительно еще не бывало.

Владимир Аркадьевич ласково и тепло принял виновника скандала. Федор Иванович сразу же заговорил:

– На репетиции «Русалки», Владимир Аркадьевич, я установил темпы для дирижера господина Авранека, на спектакле же господин Авранек стал замедлять их все время. По окончании первого акта в режиссерской собрались режиссер, господин Авранек и я. Я обратился к Авранеку и сделал ему замечание относительно темпов. И просил Тютюнника как третейского судью поддержать меня. Ведь по существу я был прав. Но Тютюнник двусмысленно промолчал, а господин Авранек ответил, что он идет за певцами, замедляла же темп госпожа Балановская, и за нею должен был замедлять темп и он. На это я ему ответил, что темпы были, во-первых, установлены, а во-вторых, певцы идут за дирижером, а не дирижер за певцами. При этом присутствовал и милый Сергей Трофимович Обухов, которому я тут же объявил, что служить и петь в Большом театре не буду, если так рассуждают дирижеры, а режиссер Тютюнник помалкивает, причем помалкивает как бы осуждающе. Что мне оставалось еще делать? Я пошел в уборную, разделся и уехал домой. Конечно, было налицо известное раздражение. Как же я в таком состоянии буду петь, если меня вывели из себя? А в опере такие сложные сцены… Но домой ко мне приехали милые Шкафер и Нелидов, которых я люблю и уважаю, они стали меня успокаивать и доказывать, что публика не виновата, она дежурила ночь, чтобы послушать меня. Я, успокоившись немного, оделся, поехал в театр и докончил спектакль. Но самое главное в том, что Тютюнник на репетиции «Фауста» с Альбертом Коутсом демонстрировал свое неуважение ко мне… Это уже черт знает что! Такого отношения к себе я не потерплю…

Шаляпин говорил торопливо, стараясь в этом монологе высказать самое главное, что наболело на душе за эти несколько дней.

– Федор Иванович! Я целый день занимался этим эпизодом, разговаривал со всеми, кто был свидетелем скандала… И прежде всего с господином Авранеком, который находится и до сей поры в полном недоумении. Ведь вы ж, Федор Иванович, по его словам, недавно заявили, что будете петь только с ним. «Вообще, я не могу не заметить, – сказал он, – что Федор Шаляпин в этот приезд ведет себя особенно странно. Страшно нервничает, мешается не в свое дело, всем делает замечания и вообще ведет себя прямо неприлично. Я не помню такого случая, чтобы артист, как бы он ни был гениален, делал со сцены замечания дирижеру, дирижировал бы сам со сцены, указывал бы артистам темпы и тому подобное». И решительно отказывается выступать с вами. – Теляковский тем самым дал знать Шаляпину, что изучил этот эпизод он во всех его подробностях, так что лучше не упрощать его, а признаться во всем. Но тут же его успокоил: – Думаю, что главный режиссер Тютюнник вел себя не лучшим образом, мог бы тут же на месте ликвидировать конфликт, успокоить обе стороны, а он этого не сделал. Он это понял и подал рапорт об увольнении с поста главного режиссера… Так что быть посему. Но и вы, Федор Иванович…

– Да, конечно, виноват, Владимир Аркадьевич, я ж понимаю, но нервы мои напряжены всяческими неурядицами в моей жизни, я готов поехать к господину Авранеку и повиниться перед ним… Он же тоже переживает этот случай, я готов к нему поехать. Вроде бы он сказался больным… Навещу старика, – миролюбиво сказал Шаляпин.

– Нет, Федор Иванович, давайте напишем ему письмо, а то в разговоре мало ли что произойдет, как бы не ухудшить положение.

Шаляпин стал писать письмо господину Авранеку, но, прочитав его, Теляковский ужаснулся: тон его был скорее наступательный, чем извинительный. И Теляковский сказал об этом.

– Но что же делать, Владимир Аркадьевич? Господин Авранек был хорошим хормейстером, но никудышный дирижер, он устарел со своими темпами. Вы слышали сегодняшнего «Фауста», спектакль словно помолодел, под энергичной палочкой молодого дирижера все помолодели, как и сам Фауст по мановению Мефистофеля, темпы были дерзко ускорены, волей-неволей пришлось проснуться всем. И видите, как сегодня зажглась публика, все номера мои требовала бисировать, и я не отказался, нарушая ваши установления.

– Конечно, вы, Федор Иванович, правы, все ветшает, спектакли тоже, многое устарело, и пора обновлять и постановки, и дирижеров, и режиссеров.

Теляковский пригласил Шаляпина за накрытый для ужина стол, посредине которого красовался самовар. Разговор перешел на другие темы, но все же Шаляпин никак не мог успокоиться, и он вновь заговорил на злободневную тему: