Жизнь Шаляпина. Триумф

– Вот именно! Ужасно то, что сразу же вступила в действие военная сила. А ведь могли бы избегнуть кровопролития. – В голосе Федора Ивановича было такое сочувствие и сострадание, что даже его собеседник почувствовал себя как бы виноватым в неразумности властей.

– Да, царское слово внушило бы благоговение, успокоило бы их и прозвучало через их головы в сердцах самых широких масс родного ему народа. И были бы посрамлены социалистические агитаторы, которые сейчас получили такие козыри, о которых и не мечтали, подбивая рабочих на выступление с петицией…

– А мы и не ведаем, что действительно думает сам царь. То Витте, то Муравьев, то Куропаткин, то Победоносцев выскажутся, а сам царь, как загадочный сфинкс, до сих пор молчал… А если бы он почаще выступал со своими программными речами, то, думаю, больше веры было бы с нашей стороны, взаимопонимания, что ли. Вот недавно царь выступил и заверил народ, что перемены в политической системе будут, – это его непреклонная самодержавная воля, и народная воля устремилась по непривычному руслу – все слои общества стали составлять свои программы по переустройству общества, гофмейстер Булыгин, ставший министром внутренних дел, возглавил комиссию по законодательным реформам. И все с беспокойством наблюдают, что опять нет твердой руки самого правителя, которая вела бы государственный корабль к определенно намеченной цели. Вот и беспокоятся различные слои общества, выражают недовольство таким положением вещей даже со стороны самых добродушных и благонамеренных людей. А в результате – все большее и большее число подданных выражают недовольство царем, ответственным за все, что происходит в России. Ведь все же знают, что при самодержавии министры – не более чем орудия в руках монарха. Вот и получается, что вся вина на нем… – Шаляпин облегченно вздохнул после столь длинного политического монолога, ожидая, что тем самым подведет итог затянувшемуся разговору.

Но не тут-то было. Собеседник, обрадованный таким неожиданным для него красноречием, воспылал желанием и самому высказаться по острому вопросу.

– Вы поймите, Федор Иванович, все недовольство началось с непопулярной войны, начало ее, внезапность нападения японцев, очевидная неподготовленность и неудачный ход ее – все это, как говорят повсюду в Европе, его вина. Да и прямо сказать, солдаты неохотно идут воевать за чуждые им интересы в чужой стране, о которой они даже и не слыхали. Они думают об оставленных дома женах и детях, которые становятся бедняками без кормильца. Вот потому-то и растет недовольство среди оставленных на произвол судьбы женщин и детей. Армия уступает в численности, в самоотверженности, армия не может выдержать ужасающий натиск противника, готовящегося к войне последние пять лет. Во всех поражениях нашей армии и флота виноват, конечно, царь. Когда Александр Второй возглавил армию во время последней русско-турецкой войны, были удачи и неудачи, но совесть его была чиста: народ, все общество поддержало его, цель была ясной и понятной – освобождение от турецкого ига братской Болгарии. Такие войны чисты и понятны, народ с легкостью идет в этом случае за правителем. Но в этой русско-японской войне не удалось возжечь пламя патриотизма, все чуть ли не в открытую говорят, что эта война России не нужна, в ней, дескать, заинтересованы лишь царь и верхушка власти, а потому война – лишь тяжкое и страшное бремя. При этом война непопулярна во всех классах России, в том числе и среди офицерства… Доверия к Куропаткину как к главнокомандующему нет, а это положение в армии, как известно, чревато тем, что трудно без согласия среди офицерства добиться столь желаемой победы. Вот поэтому в публике широко обсуждают вопрос, а почему бы самому императору не возглавить армию, а Куропаткина назначить начальником штаба как человека, хорошо изучившего местные условия и способного организовать снабжение армии всем необходимым. Царь, встав во главе войска, действительно не мог бы воодушевить его и разделить с ним все тяготы.

– Создается и у меня такое впечатление, что от царя и здесь, в Европе, и в России ждут каких-то решительных действий, более того, великих деяний, которые могли бы показать, что в России есть самодержавный правитель своего народа, готовый и способный облегчить все тяготы и страдания, выпавшие в начале этого ужасного века. А он даже не думает об этом, так, во всяком случае, мне кажется, да и Алексей Максимович Горький не раз говорил мне и в статьях высказывался. – Шаляпину не хотелось продолжать наскучивший ему разговор, но собеседник словно прилип к нему и никак не хотел отпускать.