Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом

«Ни за что на свете я не стану вмешиваться, — несколько раз говорил ей брат. — Если ты любишь его, то так тому и быть. Но у него же нет мозгов, дорогая моя».

Конни умела печатать на пишущей машинке — это еще одна штука, которую он купил в Саутси, но не пользовался ею. Он надеялся, что на следующий год к ним приедет жить и Лотти; он всех их теперь мог содержать. Девятнадцатилетний Иннес жил неподалеку в Вулвиче и готовился к службе в армии. В конце концов, испытывая большую викторианскую любовь к тому, чтобы его окружала вся семья, он надеялся на то, что они соберутся у него все вместе, за исключением Мадам, которая стойко сохраняла свою независимость и жила в коттедже на материальную помощь, которую он ей оказывал.

Итак, с последними страницами «Изгнанников» в руке он поспешил в красивую новую гостиную, устланную ковром с огромными красными цветами, с камином, на облицовке которого стояли вазы с травой пампасов.

«Честное слово, — писал он Лотти о романах Людовика XIV, мадам де Монтеспан и мадам де Ментенон, — честное слово, я предлагаю читателю страстные ощущения, стоящие всех его шести шиллингов! Конни и Туи просто сидят разинув рты, когда я это читаю. Обсуждают любовные сцены! Это вулкан».

Он испытал чувства удовольствия и волнения, когда его представляли литературному миру. Его пригласили на устроенный журналом «Айдлер» обед, на котором он познакомился с милым человеком в очках — Джеромом К. Джеромом, автором повести «Трое в лодке (не считая собаки)», а ныне редактором «Айдлера»; вспыльчивым помощником Джерома Робертом Барром; и Дж. М. Барри, чьим «Окном в Трамзе» он восхищался. Это были большие обеды, не отличавшиеся воздержанием от спиртного, а над столом в клубах дыма от дешевого табака звучали бессмертные строки:

За то, что он славный и добрый малый… —

потому что в похожем на гвардейца докторе с его закрученными усами и огромным лицом, настолько округлым, что вся голова казалась шарообразной, они встретили идеального приятеля. Когда Конан Дойл смеялся, это не было показным проявлением веселья; он смеялся заразительно, и люди на другом конце стола тоже начинали смеяться, даже не зная почему.

С Барри, о котором он писал, что в нем «нет ничего небольшого, кроме туловища», он подружился сразу же. И точно так же с Джеромом и с Робертом Барром. Вскоре после этого Барри обедал у него в Норвуде и пригласил его побывать весной в Кирримуире — «маленьком красном городке» в Шотландии, который и был Трамзом Барри.

Конан Дойл закончил «Изгнанников» в начале 1892 года. Что бы он ни думал о первой части этой книги, приключенческие сцены в громадных лесах никогда не были превзойдены с точки зрения яркости и силы воздействия. В них отражена магическая реальность, как будто на вас действительно смотрят размалеванные лица индейцев. В сцене преследования и убийства Брауна Муза они говорят только шепотом, и лишь в конце раздается глухой удар и взрыв хохота; воинственные ирокезы мелькают, устраивая сборища; книга написана неровно, но семь глав стоят обособленно.

К этому времени автор заявил, что он «достаточно удовлетворен»». Касаясь же американского рынка, многозначительно добавил:

«Если я, британец, могу обрисовать их ранние времена таким образом, чтобы заслужить одобрение, мне есть чем гордиться, — писал он Мадам. — Такие интернациональные ассоциации сближают страны, а от сближения этих двух стран зависит будущая мировая история».

Именно Барри, который был тогда поглощен постановкой Тулом его первой пьесы «Уокер, Лондон», вновь возродил любовь Конан Дойла к театру. На основе его рассказа «Боец 15-го года», который он обработал и усилил, была создана одноактная пьеса, ставшая известной под названием «Ватерлоо».

Из «Ватерлоо» хитро выглядывает единственный доминирующий персонаж: капрал, ныне девяностолетний, который однажды сквозь огненное заграждение пригнал гвардейцам в Хогмонте повозку с порохом. Почти оглохший, ворчливый («Ни для кого бы этого не сделал!»), Грегори Брустер все еще похохатывает так, что трясутся его старые кости, когда вспоминает, как принц-регент однажды наградил его медалью, и радуется, когда к нему заходит молодой сержант-артиллерист. «Я пришел от своих товарищей по баракам канониров, чтобы передать, что мы гордимся тем, что вы живете в нашем городе», — говорит сержант.

«Таки регент говорил», — вскрикивает обрадованный старик. «Полк гордый тебе», — говорит он. «И я гордый полку», — говоришь я. «Это чертовски хороший ответ», — говорит он и начинает смех с лордом Хиллом».

Каждый, кто связан со сценой, мог видеть, что для актера это была идеальная характерная роль от первых шаркающих шагов при выходе на сцену до последнего громового выдоха из легких умирающего человека: «Гвардейцам нужен порох, и они получат его с Божьей помощью!» Барри хотел сделать это прелюдией к спектаклю, но потом они оба отказались от этого. Поступив очень смело, Конан Дойл послал пьесу Генри Ирвингу, который с самого детства был его театральным кумиром.