Жизнь с отцом

Через несколько дней приехал брат Андрей[55]. Он только что получил письмо от Тани, писавшей ему о положении в Ясной Поляне и уговаривавшей его не подливать масла в огонь, помнить, что мать больная, что надо жалеть отца.

Когда я пришла в канцелярию, Андрей сидел там взбешенный.

— Какое идиотское письмо от Тани, — сказал он. — Я с начала до конца не согласен с ним.

— Почему же? — спросила я.

— Во-первых, я не считаю мам? больной, позвали каких-то жидов, они черт знает что наврали, а вы рады, это вам на руку. "Ненависть несвойственна людям", процитировал он из письма. — А пап? со своим непротивлением только и делает, что ненавидит и делает зло людям.

— Что ты, что ты говоришь, Андрюша! — с возмущением сказала я. — Когда же он кого обидел?!

— Только это и делает! Недаром восстановил против себя всех своих сыновей, а на меня, каждый раз, как я бываю, непременно разозлится.

— Это неправда! Если он и не одобряет твоих поступков, ты сам в этом виноват!

— Плевать мне на мнение выжившего из ума старика! Все порядочные люди одобряют мои поступки. А он, как злая собака, постоянно на всех огрызается! закричал Андрей.

— Андрюша, — сказала я, едва выговаривая слова, так сильно сперло мне дыхание. — Я здесь занимаюсь, тут моя рабочая комната, уйди, пожалуйста. Ты говоришь такие вещи, которые я не могу слушать!

— Молчи! — заревел он. — Не смей мне делать замечаний! Вы все здесь с ума сошли, вот вам и не нравятся суждения здравого человека.

Долго после его ухода у меня сильно билось сердце.

За обедом мам? разговаривала с сыновьями. Разговор сначала шел о раздаче семян крестьянам. Мам? говорила, что трудно выбрать самых бедных.

— Я самый бедный, — сказал Лев, — и мне хотелось бы получить девять пудов ржи.

Потом разговор перекинулся на театры, балеты, цирки, платья, обсуждался способ уничтожения морщин. Отец сидел, не проронив ни слова.

27 июля был памятный и очень тяжелый для меня день. Не успела я утром напиться кофе, как меня позвал Андрей, а когда я поднялась до половины лестницы, стал звать Лев.

— Ну иди, иди к Леве, — сказал Андрей, — а я потом с тобой поговорю.

Я пошла к Леве.

— Видишь ли, — начал Лева, — мам? вчера слышала, что Булгаков говорил о каком-то документе, и она решила, что это завещание, и опять очень взволновалась. Скажи, есть у пап? завещание?

Не успел он закончить фразы, как вошел Андрей и они долго меня пытали, нет ли у отца какого-нибудь завещания?

Я сказала, что для меня немыслимо при жизни отца думать о его смерти и говорить о завещании, а потому я отвечать отказываюсь.

— Да ты только скажи: есть или нет завещание? — допытывались они.

Долго они меня мучили и не отпускали. Наконец я решительно заявила, что дальше говорить об этом не хочу и не буду.

Я ушла к отцу в кабинет предупредить его и сговориться насчет ответов братьям. В то время, как я рассказывала ему про свой разговор с братьями, за дверью послышались шаги. Я отворила дверь в гостиную и оказалась лицом к лицу с Андреем. Он вошел.

— Пап? мне нужно с тобой поговорить.

— Говори, что такое?

— Я бы хотел без Саши!

— Нет, пускай она останется, у меня нет от нее секретов, — сказал отец.

— Так вот видишь ли, пап? — начал Андрей чрезвычайно неуверенно, — у нас в семье разные неприятности, мам? волнуется, и мы хотели у тебя спросить, есть ли у тебя какое-нибудь завещание?

— Я не считаю себя обязанным тебе отвечать, — с несвойственной ему твердостью сказал отец.

— А-а-а-а! Так ты отвечать не хочешь?

— Не хочу.

Андрей встал.

— Это другое дело! — и вышел, хлопнув дверью.

— Ооох! О-о-о-ох! — простонал отец. — Боже мой! Боже мой!

Встретив меня на лестнице, Андрей крикнул:

— Чего ты там торчала у своего сумасшедшего отца!

На другое утро братья опять пытали меня. Я так же упорно отказывалась им отвечать. А вечером мне предстояло новое испытание. Мать близко, близко подошла ко мне и, глядя на меня в упор, спросила:

— Саша, ты когда-нибудь лжешь?

— Стараюсь не лгать.

— Так скажи мне: есть завещание у пап? или нет?

— Я сегодня утром ответила твоим сыновьям, которые приставали ко мне с этим же вопросом, — сказала я, — и тебе отвечу то же самое: я не могу и не хочу при жизни отца говорить о его смерти. Считаю это чудовищным! И если ты помнишь, мам? когда ты приходила ко мне читать свое завещание, я отказалась его слушать. Я считаю подлым, отвратительным то, что сыновья спрашивали отца о его воле!

— Ах, — сказала мать, — как ты глупа! Дело вовсе не в деньгах, а в том, что Лев Николаевич лишил меня своего доверия. Я его люблю и мне больно, что я ничего не знаю…

— Неправда! — сказала я с возмущением. — Неправда! Если бы вы любили его, вы никогда не стали бы спрашивать о его распоряжениях после смерти, причинять ему такую душевную боль, а спокойно подчинились бы его воле.