Жизнь Пушкина

В начале марта Сергей Львович, доведенный до отчаяния безденежьем, призвал к себе старшего сына для важной беседы. Пушкин написал об этом Нащокину, так что есть возможность узнать об их разговоре из первых рук: «…на днях отец мой посылает за мною. Прихожу — нахожу его в слезах, мать в постеле, весь дом в ужасном беспокойстве. — Что такое? — Имение описывают. — Надо скорее заплатить долг. — Уж долг заплачен. Вот и письмо управителя. — О чем же горе? — Жить нечем до октября. — Поезжайте в деревню. — Не с чем. — Что делать? Надо взять имение в руки, а отцу назначить содержание. Новые долги, новые хлопоты. А надобно: я желал бы и успокоить старость отца, и устроить дела брата Льва…». Время для Пушкина было трудное, отчасти даже кризисное, — в этом убедится читатель, дойдя до соответствующей главы 2-го тома — но «успокоить старость отца» он считал своим долгом. Начался новый этап взаимоотношений старших Пушкиных с сыном-поэтом. Теперь они оказались в полной зависимости от его решений и успехов его хозяйствования. Но ведь Сергей Львович прежде пальцем не шевелил. Что ж теперь обижаться на зависимость? А они все обижались: «Мы соседи, да живем не по-соседски». Правда, и посторонние наблюдатели замечали некоторый разлад между отцом и сыном. Современник, рассказывая о фланирующей по Невскому публике, вспоминал: «Тут же почасту гулял и отец Пушкина Сергей Львович. Красноватое его лицо и, кажись, рябоватое, было далеко не привлекательно, но то замечательно, что я никогда не встречал его вместе с сыном».

Надежда Осиповна вела для дочери хронику жизни своей и, невольно, семьи поэта: «Александр на отъезде, — пишет она 13 февраля (уехал только в конце августа. — В. К.), — а в первых днях первой недели поста собирается и Натали, она навестит в деревне своих родителей и останется там до августа. Александра сделали камер-юнкером, не спросив на то его согласия, это была нечаянность, от которой он еще не может опомниться. Никогда он того не желал. Его жена теперь на всех балах, она была в Аничковом. Она много танцует, к счастью для себя не будучи брюхатой. Дети очаровательны, мальчик хорошеет удивительно. Мари не меняется, но она слабенькая, едва ходит, и у нее нет ни одного зуба. Она напоминает мою маленькую Софи^[14], не думаю, чтоб она долго прожила. Сашка большой любимец папы и всех, но мама, дедушка и я — мы все за Машу». 3 марта хроника светских успехов Н. Н. Пушкиной продолжается: «Натали на всех балах, всегда хороша, элегантна, везде принята с лаской; она всякий день возвращается в четыре или пять часов утра, обедает в 8, встает из-за стола, чтобы взяться за туалет или мчаться на бал, но она распрощается с этими удовольствиями, через две недели она едет в деревню к матери, где думает остаться шесть месяцев». И еще одно, уже тревожное сообщение на ту же тему (9 марта): «В воскресенье вечером, на последнем балу при дворе Натали сделалось дурно после двух туров мазурки; едва поспела она удалиться в уборную императрицы, как почувствовала боли такие сильные, что, возвратившись домой, выкинула. И вот она пластом лежит в постели после того, как прыгала всю зиму и, наконец, всю масленицу, будучи два месяца брюхата. Ведь говорила я им, что она брюхата… Теперь они удивлены, что я была права». Сергей Львович странным образом удивлялся, что в условиях 1834 года, да еще во время болезни жены, Пушкин слабо реагировал на всякие пустяки. «Александр рассеян более, чем когда-либо, — жаловался отец, — <…> он более, чем забывчив». Когда читаешь подобные пассажи, становится ясно, что Сергей Львович как-то за скобки собственных интересов выносил ту громадную работу, которая кипела в уме и сердце старшего сына. Отец как должное принимал его литературную славу и сознательно ли, нет ли считал все, что делал Пушкин, обыденным, близким по уровню к его, Сергея Львовича, житейским тревогам.