Жизнь после смерти. 8 + 8

Был бы телескоп, то можно было бы посмотреть на звезды, приблизить их к глазам еще больше, хотя сейчас — как обычно в середине августа — они так ярко и низко сидят над землей, что кажется: сверху на небо давит синим прессом космос и небо может разбиться. А утром небо снова уходит вверх, и вот так, не переставая, работает невидимый поршень, поднимающий небо то вверх, то вниз.

Галя сидит у дома и сначала просто бесцельно смотрит в небо, а потом начинает замечать, как зажигаются звезды в ковше Большой Медведицы, как квадраты, ромбы, треугольники рассыпаются по небу. И чем дольше Галя на них смотрит, тем подвижней становятся звезды и спускаются ниже к ней.

Галя вспоминает Зайкиного теленка. Он родился здоровым и крепким, рыжим, как Зайка, но с большим белым пятном на животе. Встал на ножки, ходил, пил из матери молоко, а на третью неделю ослаб, лег, перестал вставать, и Сергей сказал: «Надо его скорей резать».

Был вечер — не как сейчас. Был осенний вечер. Уже начало раньше темнеть. Галя собралась к ветеринару, думая, если того не застанет, позвать кого-то другого — из старых юголокцев, разбирающихся в болезнях телят.

— Куда собралась? — спросил Сергей.

— К ветеринару, — ответила Галя.

— Какой ветеринар? — зло спросил он. — Резать его надо сейчас. Мясо пропадет.

— Так он маленький… — начала Галя и ахнула, получив удар по лицу.

Сергей схватил ее за волосы и потащил в кухню. Галя шла за ним, некрасиво согнувшись, размахивая рукой, а другую держала на его руке, схватившей ее за волосы. Глядя на мужа из-под низу, она видела его крепкие руки, плотную мужскую кожу на вздувшихся мышцах, белую майку. Он бросил ее на пол в кухне, и Галя с удивлением смотрела на его полусжатую пустую руку — ее темя так жгло, что ей показалось, он содрал с него кожу вместе со всеми ее длинными черными волосами.

— Какой ветеринар? — Сергей пнул ее ногой, попав под челюсть.

Галя прищемила зубами язык и потом шипела несколько дней.

— Быстро взяла таз и пошла помогать! — Он толкнул ее ногой в грудь, и Галя встала, пошла.

Сергей зажег во дворе свет, выволок теленка на каменный пол перед сараем, и Галя сидела на коленях, подставляя таз, принимая из рук мужа горячие внутренности и слушая, как мычит Зайка.

Ночью, когда в доме сладко пахло молочным мясом, она встала с постели, где Сергей спал рядом с ней, отвернувшись в другую сторону, пошла в хлев. Когда Зайка на нее посмотрела, Галю горячо и насквозь пронзило чувство — есть в жизни что-то, чего не исправишь, с чем придется жить и нести это до конца, и выть, может, иногда, скрипя зубами, стесывая их до корешков, и в конце — в самом конце — благословлять смерть, потому что она пришла, чтобы освободить тебя от этого неисправимого, чтобы дать тебе умереть и, может быть, родиться заново и жить чистой жизнью, в которой всего этого не было.

Галя долго так стояла перед Зайкой, в тишине размазывая что-то невидимое илистое по лицу.

Перед «Аметистом» тормозят белые «жигули». Из них выскакивает Ямов, громко хлопнув дверью.

— Галь! — зовет он, еще поднимаясь по лестнице. — Галь, там рыбаки твою Зайку нашли.

Галя хлопает дверцей прилавка, бежит, ударяясь боками о тесно поставленные холодильники. Сталкивается с Ямовым в дверях. Он останавливается — широкоплечий, низкий, с чересчур развитыми от косьбы руками.

— В водохранилище утонула? — спрашивает Галя, испытующе глядя Ямову в глаза.

— Утонула, — сглотнув, отвечает он.

Галя снимает с себя через голову синий форменный фартук и кладет его на холодильник.

— А магазин не будешь закрывать? — спрашивает Ямов, садясь за руль.

— Пусть берут что хотят, — отвечает Галя и дальше, не отрываясь, смотрит через стекло на село, на сараи, из которых торчат золотом пучки соломы, на картошку, сочно зеленеющую на квадратных огородах, на мотоциклы, прислоненные к стенам низких черных домов.

Галя не плачет и не собирается. Но ей хочется открыть окно и крикнуть: «Берите, люди, что хотите. Не в долг. И сколько вам надо».

— Утопилась она, — косо взглядывает на нее Ямов, как будто опасаясь ее реакции. — Рыбаки видели — сама зашла в воду. — Он молчит, ожидая, что Галя что-нибудь скажет, но она не говорит ничего. — Наверное, чувствовала, что смерть близко, не хотела, чтобы ты видела, — продолжает Ямов, не встречая ее возражений. — Пожалела она тебя… А может, сама зачем-то в воду зашла, коровы ведь глупые. У них — ни мозга, ни души, — буднично, как будто застеснявшись, добавляет он.

Машина выезжает на берег водохранилища, и, увидев лежащую на земле Зайку, Галя трогает плечо Ямова: «Останови».