Жизнь поэта

В своей особе небольшой,

Но смелый, ловкий и живой,

Прошел он быстро предо мной.

И глубоко в воображенье

Запечатлелось выраженье

Его высокого чела...

Им мысль моя была полна,

И долго, долго в грезах сна

Арабский профиль рисовался...

* * *

Пушкин привез с собою в Москву «Бориса Годунова». Он много раз читал эту трагедию у друзей - Соболевского, Вяземского, Баратынского, у себя в гостинице.

12 октября Пушкин читал ее у поэта Д. В. Веневитинова, в доме по Кривоколенному переулку. На фасаде его висит сегодня мемориальная доска с надписью: «Здесь у поэта Веневитинова А. С. Пушкин в 1826 году читал трагедию «Борис Годунов».

Почти сорок лет спустя Погодин записал свои воспоминания об этом чтении: «Какое действие произвело на всех нас это чтение, - передать невозможно. Мы собрались слушать Пушкина, воспитанные на стихах Ломоносова, Державина, Хераскова, Озерова, которых все мы знали наизусть. Учителем нашим был Мерзляков (критик, поэт, занимавший в Московском университете кафедру красноречия, сторонник классицизма. - А. Г.).

Надо припомнить и образ чтения стихов, господствовавший в то время. Это был распев, завещанный французской декламацией. Наконец, надо себе представить самую фигуру Пушкина. Ожиданный нами величавый жрец высокого искусства - это был среднего роста, почти низенький человечек, вертлявый, с длинными, несколько курчавыми по концам волосами, без всяких притязаний, с живыми, быстрыми глазами, с тихим, приятным голосом, в черном сюртуке, в черном жилете, застегнутом наглухо, небрежно повязанном галстухе. Вместо высокопарного языка богов мы услышали простую, ясную, обыкновенную, и, между тем, - поэтическую, увлекательную речь!

Первые явления выслушали тихо и спокойно или, лучше сказать, в каком-то недоумении. Но чем дальше, тем ощущения усиливались. Сцена летописателя с Григорием всех ошеломила... А когда Пушкин дошел до рассказа Пимена о посещении Кириллова монастыря Иоанном Грозным, о молитве иноков, - «да ниспошлет господь покой его душе, страдающей и бурной», - мы просто все как будто обеспамятели. Кого бросало в жар, кого в озноб. Волосы поднимались дыбом. Не стало сил воздерживаться. Кто вдруг вскочит с места, кто вскрикнет. То молчание, то взрыв восклицаний, например, при стихах самозванца: «Тень Грозного меня усыновила».

Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго, и потом бросились к Пушкину. Начались объятия, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления. Эван, эвое, дайте чаши!.. Явилось шампанское, и Пушкин одушевился, видя такое свое действие на избранную молодежь. Ему приятно было наше волнение.

Он начал сам, поддавая жару, читать песни о Стеньке Разине, как он выплывал ночью на Волге на востроносой своей лодке, предисловие к «Руслану и Аюдмиле» - «У лукоморья дуб зеленый»... Потом Пушкин начал рассказывать о плане Дмитрия Самозванца, о палаче, который шутит с чернью, стоя у плахи на Красной площади в ожидании Шуйского, о Марине Мнишек с самозванцем, сцену, которую написал он, гуляя верхом, и потом позабыл вполовину, о чем глубоко сожалел.

О, какое удивительное то было утро, оставившее следы на всю жизнь. Не помню, как мы разошлись, как закончили день, как улеглись спать. Да едва кто и спал из нас в эту ночь. Так был потрясен весь наш организм».

12 октября 1926 года, через сто лет, в той самой квартире Веневитинова, где читал свою трагедию сам Пушкин, отрывки из «Бориса Годунова» читали: В. И. Ка чалов, А. Л. В ишневский, В. А. Станицын, В. П. Лужский и другие артисты Московского Художественного театра.

* * *

В Москве Пушкин знакомится с членами «Общества любомудров» беллетристом В. Ф. Одоевским, поэтом Д. В. Веневитиновым и другими. Как-то зашла речь о выпуске журнала в противовес «Сыну отечества», издававшемуся реакционными журналистами Ф. В. Булгариным и Н. И. Гречем. Идея пришлась по душе «Обществу», и редактором нового двухнедельного «Московского вестника» выбрали М. П. Погодина.

Пушкин согласился участвовать в журнале. Ему необходимо было получить литературную трибуну, а новому органу участие Пушкина создавало авторитет. Он помещал в «Московском вестнике» свои стихотворения, но чувствовал себя в нем одиноко, тем более что ближайшие его литературные друзья - Вяземский, Жуковский, Дельвиг, Плетнев - оставались в стороне и, подобно Пушкину, философскому направлению журнала не сочувствовали.

Любомудры, как они сами себя называли, увлекались идеалистической философией Шеллинга, созерцательно относясь к действительности. Пушкин придавал большое значение «положительным познаниям», успехам просвещения и передовым настроениям общественного мнения.

В первом номере «Московского вестника» была напечатана сцена из «Бориса Годунова» - «Ночь. Келья в Чудовом монастыре».

* * *

Большой театр в Москве. С литографии 30-х годов XIX века.