Жизнь поэта

Опасаясь цензуры, Пушкин в окончательной, печатной, редакции изъял последние два стиха. И самое стихотворение появилось в печати с двумя звездочками вместо подписи.

Посылая А. А. Бестужеву в его «Полярную звезду» стихотворение, Пушкин писал: «Кланяйтесь от меня цензуре, старинной моей приятельнице; кажется, голубушка еще поумнела... Предвижу препятствия в напечатании стихов к Овидию, но старушку можно и должно обмануть, ибо она очень глупа - по-видимому, ее настращали моим именем; не называйте меня, а поднесите ей мои стихи под именем кого вам угодно... повторяю вам, она ужасно бестолкова, но, впрочем, довольно сговорчива. Главное дело в том, чтоб имя мое до нее не дошло, и все будет слажено».

Пушкин придавал большое значение этому стихотворению и, посылая его брату Льву, спрашивал: «Каковы стихи к Овидию? душа моя, и «Руслан», и «Пленник», и Ыоё1, и всё дрянь в сравнении с ними».

* * *

С цензурой у Пушкина были свои старые, не очень дружеские, счеты. Особенно досаждал ему цензор А. С. Бируков.

Давая отзыв о стихах «Кавказский пленник», Бируков находил, что «небесный пламень слишком обыкновенно; Долгий поцелуй поставлено слишком на выдержку... Его томительную негу вкусила тут она вполне - дурно, очень дурно...»

Пушкина такая нелепая критика раздражала, как и Вяземского, имевшего с цензурой столкновения. И он писал Вяземскому: «...стыдно, что благороднейший класс народа, класс мыслящий как бы то ни было, подвержен самовольной расправе трусливого дурака. Мы смеемся, а кажется лучше бы дельно приняться за Бируковых; пора дать вес своему мнению и заставить правительство уважать нашим голосам - презрение к русским писателям нестерпимо; подумай об этом на досуге, да соединимся - дайте нам цензуру строгую, согласен, но не бессмысленную...»

К письму Пушкин приложил незадолго перед тем написанное «Послание цензору», адресованное тому же Бирукову.

«Угрюмый сторож муз, гонитель давний мой» - так начинает Пушкин свое послание. Он соглашается - «Что нужно Лондону, то рано для Москвы». Признает, что «цензор гражданин, и сан его священный: он должен ум иметь прямой и просвещенный»; «он мнений не теснит», «не преступает сам начертанных уставов», «полезной истины пути не заграждает, живой поэзии резвиться не мешает», «благоразумен, тверд, свободен, справедлив...»

И спрашивает:

А ты, глупец и трус, что делаешь ты с нами?

Где должно б умствовать, ты хлопаешь глазами;

Не понимая нас, мараешь и дерешь;

Ты черным белое по прихоти зовешь:

Сатиру пасквилем, поэзию развратом,

Глас правды мятежом, Куницына Маратом.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О варвар! кто из нас, владельцев русской лиры,

Не проклинал твоей губительной секиры?

Докучным евнухом ты бродишь между муз;

Ни чувства пылкие, ни блеск ума, ни вкус,

Ни слог певца Пиров, столь чистый, благородный -

Ничто не трогает души твоей холодной.

На все кидаешь ты косой, неверный взгляд.

Подозревая всё, во всем ты видишь яд.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Исправься ж: будь умней и примирися с нами.

Вяземский, познакомившись с этим посланием цензору, предложил собраться всем вместе и жаловаться на Бирукова, но Пушкин находил, что это может иметь дурные последствия... «Соединиться тайно - но явно действовать в одиночку, кажется, вернее», - решил Пушкин.

* * *

В кишиневский период жизни Пушкина полицейские власти заинтересовались деятельностью масонских лож, среди участников которых было много деятелей тайного общества. И первой жертвой стал майор Владимир Федосеевич Раевский, арестованный за пропаганду либеральных идей среди солдат и вошедший в историю под именем «первого декабриста».

Пушкин познакомился с Владимиром Раевским вскоре после приезда в Кишинев и сблизился с ним.

Случилось так, что 5 февраля 1822 года Пушкин неожиданно узнал о предстоящем аресте В. Ф. Раевского. Вечером он зашел предупредить об этом друга.

- Здравствуй, душа моя! - приветствовал его торопливо Пушкин.

- Здравствуй, что нового?

- Новости есть, но дурные; вот почему я прибежал к тебе.

- Доброго я ничего ожидать не могу... но что такое?

- Вот что, - продолжал Пушкин. - Сабанеев сейчас уехал от генерала Инзова. Я не охотник подслушивать, но, слыша твое имя, часто повторяемое, признаюсь, согрешил - приложил ухо. Сабанеев утверждал, что тебя надо непременно арестовать; наш Инзушко - ты знаешь, как он тебя любит, - отстаивал тебя горячо... Я многое не дослыхал; но из последних слов Сабанеева ясно уразумел, что ему приказано: ничего нельзя открыть, пока ты не арестован...

- Спасибо, - поблагодарил друга Раевский, - я этого почти ожидал.

На другой день В. Ф. Раевский был арестован и заключен в Тираспольскую крепость.

* * *

Из крепости В. Ф. Раевский направил оставшимся на воле друзьям послание «К друзьям». В нем были и обращенные к Пушкину стихи:

Оставь другим певцам любовь!

Любовь ли петь, где брызжет кровь...

Пушкин ответил:

Не тем горжусь я, мой певец,

Что привлекать умел стихами

Вниманье пламенных сердец,

Играя смехом и слезами...