Николай I изъявил желание узнать, что побудило Пушкина оставить свои исследования по истории Петра I, почему он едет в Оренбург и Казань, Пушкин на это ответил: «В продолжение двух последних лет занимался я одними историческими изысканиями, не написав ни одной строчки чисто литературной. Мне необходимо месяца два провести в совершенном уединении, дабы отдохнуть от важнейших занятий и кончить книгу, давно мною начатую, и которая доставит мне деньги, в коих имею нужду. Мне самому совестно тратить время на суетные занятия, но что делать? они одни доставляют мне независимость и способ проживать с моим семейством в Петербурге».
При этом Пушкин пояснил, что имеет в виду написать книгу о деревне - роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани. Вот почему хотелось бы ему посетить обе сии губернии.
7 августа было получено разрешение на четырехмесячную поездку в намеченные места, и 18 августа 1833 года Пушкин выехал из Петербурга.
Уже 20 августа он писал жене из Торжка, а на следующий день - из Павловского, куда заехал по пути, направляясь в имение Гончаровых, Ярополец, где жила теща. Там он отобрал для себя в библиотеке десятка три книг и просил переслать их в Петербург вместе с вареньем и наливками.
Жене он писал, между прочим: «Забыл я тебе сказать, что в Торжке толстая M-lle Pojarsky (мадам Пожарская. -
29 августа Пушкин писал жене уже ив Москвы, где пробыл четыре дня, сообщил, кого посетил, с кем встречался, как выглядит древняя столица: «Однако скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва. Даже извозчиков мало на ее скучных улицах. На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и в фуражке, да князь Шаликов...»
* * *
29 августа 1833 года Пушкин выехал на восток. А вслед ему полетели указания учинить всюду секретный полицейский надзор за поэтом. Петербургский обер-полицмейстер уведомил об этом нижегородского военного губернатора Бутурлина, тот сообщил оренбургскому военному губернатору Перовскому, а дальше об этом довели до сведения казанского.
При этом Перовскому предложено было учинить особое наблюдение за образом жизни и поведением «известного поэта, титулярного советника Пушкина».
Перовский давно знал Пушкина, был с ним на «ты» и поставил на официальном к нему письме резолюцию: «Отвечать, что сие отношение получено через месяц по отбытии г. Пушкина отсюда, а потому, хотя во время кратковременного его в Оренбурге пребывания и не было за ним полицейского надзора, но как он останавливался в моем доме, то я тем лучше могу удостоверить, что поездка его в Оренбургский край не имела другого предмета, кроме нужных ему исторических изысканий».
Любопытно, что, преследуя Пушкина по пятам, полицейские и жандармы сами запутались в своем сыске. Когда Пушкин вернулся в середине ноября 1833 года из Москвы в Петербург, петербургский военный генералгубернатор официально запросил московского генерал-губернатора, «по какому случаю признано нужным иметь г-на Пушкина под надзором полиции». Московский генерал-губернатор ответил, что сведений об этом у него не имеется...
* * *
Пушкин отправился на восток обогащенный уже большим материалом по истории пугачевского восстания, почерпнутым из архивов и официальных документов. Но ему необходимо было лично, на месте, ознакомиться с бытом яицкого казачества, крепостного крестьянства, кочевого населения охваченных пугачевским восстанием губерний, встретиться с участниками и свидетелями восстания, из уст их услышать рассказы о личности вождя крестьянского движения. И тогда оживут под его пером все эти мертвые документы ушедшей эпохи, оживет и сам Пугачев со своими соратниками.
Путь Пушкина лежал через Нижний Новгород, Казань, Оренбург, столицу Пугачева - Берды.
В Нижний Новгород Пушкин приехал 2 сентября, нанес визит губернатору, обнаружил в местном архиве и переписал заинтересовавший его документ, побывал на знаменитой нижегородской ярмарке, где, по выражению его современника писателя В. А. Соллогуба, «Азия сталкивается с Европой; Восток с Западом; тут решается благоденствие народов; тут ключ наших русских сокровищ».
Сюда, на берега Волги, Пушкин привел и Онегина в его «Путешествии»:
. . . . . . перед ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчуг привез индеец,
Поддельны вина европеец,
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привез свои колоды
И горсть услужливых костей,
Помещик - спелых дочерей,
А дочки - прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжет за двух
И всюду меркантильный дух.
* * *