Жизнь под маской

Стоящая у могилы молодая женщина в черном платье и накинутом на плечи пальто была, очевидно, его женой. Только она из всех присутствующих была настолько убита горем, что качалась как былинка на ветру, и её с двух сторон вынуждены были поддерживать высокий, атлетического сложения мужчина и маленькая изящная женщина.

– Наташа, успокойся, не надо, Наташа! – уговаривала она вдову, которая клонилась в могилу, будто хотела лечь туда вместе с гробом. Она не выла, не кричала, как многие другие женщины, но безжизненный взгляд и непрерывно струящиеся по лицу слезы говорили лучше громких рыданий, какая это для неё утрата.

– Сашенька, – горестно повторяла она, – Сашенька!

– Не знаешь, Романовой пенсион будет положен? – спросил рядом с Дмитрием равнодушный мужской голос.

– Это уж как начальству будет угодно! – буркнул другой. – Однако вдове траур идёт!

Дмитрий не повернул головы на их голоса, но внимательно посмотрел на скорбящую женщину. Действительно, её кожа, несмотря на бледность, имела какой-то розовый оттенок, точно подсвеченная изнутри, глаза, омытые слезами, как два зеленых изумруда горели на её лице. Она была воплощением самого красивого горя, какое прежде видел.

А ведь действительно, он её прежде видел! Выходит, Флинт вместо того чтобы везти девицу в Стамбул, просто взял, да и женился на ней? Однако, как расцвела эта худышка! Или он, ослепленный Катериной, не увидел в ней будущей красоты?!

К поезду, увозившему жену, Дмитрий еле успел. Он получил на работе разрешение её проводить, но заскочил на полчаса на кладбище, и теперь некогда даже рассказать Катерине о своих впечатлениях.

Пашка воспользовался моментом и сразу влез к отцу на руки, так что приходилось ему разговаривать с женой наспех, удерживая вертящегося во все стороны сына. Катерина попрощалась с Евдокией Петровной, расцеловалась с Первенцевым, и уже проводник торопил их привычным: "Поезд отправляется! Поезд отправляется!" Сказать? Не сказать? Наконец он решился:

– Катюша, а ведь я наёел твою подругу Ольгу. Жива-здорова. Правда, не очень счастлива.

– Почему? – не поняла Катерина.

– Как раз сегодня она хоронила своего мужа.

– Ты сказал ей обо мне?

– Я даже не подошёл. Думаю, ей пока не до нас… Кстати, теперь её звать Наташа, а не Ольга!

– А… я знаю, – кивнула Катерина.

– Ничего ты не знаешь, – покачал головой Дмитрий. – Сегодня хоронили Флинта, а твоя Ольга-Наташа… была его женой!

Глава двадцать третья

Наталья Романова ощущала себя так, как будто внутри неё всё разом разладилось. Сердце билось учащенно, а руки, ноги, голова работали в замедленном темпе. Она напоминала собой механизм, у которого кончался завод: вопросы, ей задаваемые, она либо вовсе не слышала, либо для получения ответа их приходилось повторять неоднократно.

Третий день она не ходила в цирк, почти ничего не ела. Ее взгляд не оживлялся даже при взгляде на дочь, или вдруг в нём сверкала такая безумная искра, что Олина няня Аврора торопилась увести ребенка прочь.

Анечка Труцци было забежала её проведать, рассказать о делах товарищей, о том, что Эмма скучает и почти ничего не ест, но Наталья лишь невпопад бормотала: "Да-да…"

Подруга ушла ни с чем, а на другой день Наташу навестил… Станислав Закревский, которого друзья выбрали руководителем аттракциона "Амазонки революции". Романова меньше всего ожидала увидеть его в своей квартире. Никогда прежде он у них не бывал, вне цирка они не виделись, и вдруг!.. Но лишь на мгновение в глазах молодой вдовы зажглось удивление, и опять взор её потух.

– Садитесь, – она подняла руку, указывая на кресло. – У вас ко мне дело?

– Я вам принёс кое-что, – Станислав вытащил из кармана маленький пузырек с каким-то лекарством.

– Это настойка вашей бабушки? – равнодушно проговорила Наташа. – Но я ничем не больна.

– Это яд. Берите, не сомневайтесь! Действует моментально: несколько секунд, и всё!

– Я ничего такого ни у кого не просила.

– Не просили, но Анечка рассказывала, что вы не хотите жить, вот я и решил помочь…

Закревский намеренно говорил ей "вы", хотя с самого начала работы над аттракционом они перешли на "ты". Сейчас перед Станиславом была не прежняя улыбчивая, открытая Наташа, а чужая холодно-отстраненная женщина. Откуда взялась в ней эта граничащая с пренебрежением отстраненность? Неужели сейчас она – настоящая? Но тут же он прогнал прочь нелепую мысль. Горе! Вот что изменило её. Не в таком ли состоянии люди уходят в монастырь или кончают жизнь самоубийством? Её надо было разозлить, вывести из апатии, заставить открыть глаза!

"Он смеётся надо мной! – думала Наташа. – Они считают, я должна забыть Сашу, лишь только его гроб засыпали землей! Почему меня не оставят в покое? И эта глупая выдумка с ядом. Наверняка это какая-нибудь настойка от простуды".

– Вы можете попробовать, – предложил он, угадывая её мысли. – Ведь всё равно терять вам нечего!

– Как нечего? – вяло осведомилась она. – А моя дочь, Оля?!

– Неужели вы ещё помните о ней? А мне показалось, будто она осталась круглой сиротой – и без отца, и без матери!

– Но откуда вы…