Жизнь Пи

– А что мне еще было с ними делать? Я же не курю.

– Мог бы приберечь. А потом на что-нибудь выменять.

– Выменять? У кого?

– Да у меня!

– Брат мой! Когда я ел их, я был один-одинешенек в своей шлюпке посреди океана.

– Ну и что?

– Да мне и в голову прийти не могло, что я встречусь посреди океана с кем-нибудь, кто захочет меняться со мной на сигареты.

– Наперед надо думать, дурья твоя башка! Видишь, теперь тебе нечего предложить на обмен.

– Да хоть бы и было чего. Тебе-то тоже нечего менять. Ну что у тебя может быть полезного?

– У меня есть ботинок, – сообщил он.

– Ботинок?

– Да. Отличный кожаный ботинок.

– На что мне сдался кожаный ботинок в шлюпке посреди океана? Я что, по-твоему, на прогулки тут хожу, когда заняться нечем? 

– Да его же съесть можно! 

– Ботинок? Съесть? Ну и ну. 

– Ты же съел сигареты. Чем тебе ботинок плох?

– Даже подумать противно. А хоть чей ботинок-то? 

– А я почем знаю?

– Предлагаешь мне съесть ботинок, который носил неизвестно кто?

– А какая тебе разница?

– Ну ты даешь! Ботинок. Не говоря уже о том, что я индуист, а для нас, индуистов, корова – животное священное, так мне еще и всю грязь с этим кожаным ботинком придется съесть – и ту, в которую он вступал, и ту, что внутри от ноги осталась.

– Значит, не хочешь ботинок?

– Дай хоть взглянуть сначала.

– Не дам.

– Что?! Ну уж нет. Не стану я меняться на кота в мешке!

– Ты что, забыл? Мы же оба слепые.

– Тогда хоть опиши мне этот ботинок, что ли. И вообще, кто так торгует? Неудивительно, что с покупателями у тебя туго.

– Это точно.

– Ну, давай же. Что у тебя за ботинок?

– Кожаный ботинок.

– Какой кожаный ботинок?

– Обычный.

– Что значит «обычный»?

– Ну, обычный ботинок, со шнурками и дырочками для шнурков. С язычком. Со стелькой. Ботинок как ботинок.

– Какого цвета?

– Черный.

– В каком состоянии?

– Разношенный. Кожа мягкая, нежная, приятно пощупать.

– А пахнет чем? 

– Теплой, душистой кожей.. 

– Сказать по правде… сказав по правде… звучит заманчиво! 

– Ну так можешь о нем забыть.

– Это еще почему? Молчание.

– Ты не хочешь отвечать, брат мой?

– Нет никакого ботинка.

– Как это нет?

– Нет, и все.

– Обидно.

– Я его съел.

– Ты съел ботинок?

– Да.

– И как, вкусно было?

– Нет. А сигареты были вкусные?

– Нет. Я не смог их доесть.

– И я не смог доесть ботинок.

– Жил да был на свете банан. Рос он себе на ветке, рос и рос, и вырос большой-пребольшой, крепкий, желтый и душистый. Тогда он упал на землю, а кто-то нашел его и съел. И этому человеку стало гораздо лучше.

– Прости меня! Прости меня за все, что я сказал и сделал. Я – пустое место! – выпалил он вдруг.

– Да что ты? Что ты? Ты – самое замечательное, самое чудесное существо на земле. Иди ко мне, брат мой, и мы будем вместе, насладимся обществом друг друга!

– Да!

Не сказал бы, что гребцам в Тихом океане раздолье, тем более гребцам слепым и слабым, тем более на таких больших и неповоротливых шлюпках, тем более если ветер ни в какую не желает им подсобить. Он то приближался, то вдруг опять оказывался далеко. То слева, то справа. То передо мной, то позади. Но в конце концов нам все удалось. Шлюпки столкнулись с глухим ударом – сладостный звук, слаще даже, чем толчок черепахи о борт. Он бросил мне конец, и я привязал его шлюпку к своей. Я распростер объятия ему навстречу. Глаза мои наполнились слезами, я улыбался. Он стоял прямо передо мной – я чувствовал это: свет его присутствия пробивался сквозь слепоту.

– Милый брат, – прошептал я.

– Я здесь, – отозвался он. Донеслось тихое рычание.

– Брат мой, я забыл кое о чем тебя предупредить.

Он навалился на меня всей тяжестью. Мы рухнули на брезент, стукнувшись головами о среднюю банку. Руки его потянулись к моему горлу.

– Брат, – прохрипел я в его ненасытных объятиях, – сердце мое с тобой, но мы должны срочно перебраться в другую часть моего утлого суденышка.

– Это точно, – отозвался он, – теперь твое сердце со мной. И твоя печень, и твое мясо!

Я понял, что он переползает с брезента на среднюю банку и – роковой шаг! – опускает ногу на дно по ту сторону.

– Нет-нет, брат мой! Не надо! Мы не…

Я пытался удержать его. Увы, слишком поздно. Не успел я выговорить «одни», как опять остался один. Только я и услышал, как о днище шлюпки негромко клацнули когти – с таким звуком падают на пол очки, – а в следующее мгновение милый мой брат испустил у меня над ухом душераздирающий крик, – никогда я еще не слышал, чтобы люди так кричали. И разжал объятия.

Вот какой чудовищной ценой расплатился я с Ричардом Паркером. Он подарил мне жизнь – мою собственную, но забрал за это другую. Он содрал с его костей мясо и разгрыз его кости. Запах крови ударил мне в нос. Что-то во мне умерло в тот миг безвозвратно.

Глава 91

Я забрался в шлюпку моего брата. Ощупал ее всю. Обнаружил, что он солгал мне. У него все-таки была еда – кусочек черепашьего мяса, голова корифены и даже лакомство, о каком я и мечтать не смел, – горстка галетных крошек. И вода тоже была. Все это отправилось мне в рот. Я вернулся к себе и отвязал его шлюпку.