Жизнь пчел. Разум цветов

Имеем ли мы право заключить из опасного для пчел явления партеногенеза, что природа не всегда умеет сообразовывать свои средства с намеченною ею целью, что подлежащее сохранению сохраняется иногда лишь благодаря иным предосторожностям, принимаемым ею именно против этих предосторожностей, а часто и вследствие обстоятельств, ею совсем непредвиденных? Но предвидит ли природа вообще что бы то ни было, думает ли она о сохранении чего бы то ни было? Природа, скажут многие, это лишь слово, которым мы прикрываем все неведомое, и немного найдется веских фактов, которые давали бы нам право признать в ее недрах присутствие сознательной и стремящейся к определенной цели деятельности. Это правда. Мы касаемся здесь такой герметически закрытой вазы, о содержании которой мы судим сообразно нашему представлению о вселенной. Чтобы не читать на этой вазе неизменно обескураживающую и налагающую на уста наши печать молчания надпись: «Неведомое», мы заменяем ее, в зависимости от величины вазы, словами: «Природа», «Жизнь», «Смерть», «Бесконечное», «Подбор», «Гений вида» и многими другими, совершенно так же, как делали в подобных случаях наши предки. Разница лишь в том, что они употребляли для той же цели другие выражения, говоря: «Бог», «Провидение», «Рок», «Возмездие» и т. п. Пусть так, если это нравится больше. Если внутри вас и до сих пор царствует мрак, все же мы ушли от наших предков по крайней мере в том, что заменили грозные слова менее страшными, а это дает нам возможность подойти поближе к вазам, прикоснуться нашими руками и, приложивши ухо, прислушаться к происходящему в вазах с благотворною любознательностью. Каковы бы ни были названия этих ваз, мы знаем, по крайней мере, что одна из них, и притом самая большая, та именно, на которой написано слово «Природа», заключает в себе очень реальную силу. Эта сила, реальнейшая из всех сил, в состоянии поддерживать на нашей планете огромное количество и в несметном качественном разнообразии жизнь. Притом без преувеличения можно сказать, что употребляемые природою для этой цели средства превосходят все, что только мог бы создать человеческий гений. Могло ли бы это количество и качество жизни сохраняться иными средствами? Не мы ли заблуждаемся, полагая, что имеем дело с принимаемыми природою предосторожностями там, где, может быть, и нет ничего другого, кроме счастливой случайности, приходящейся в количестве одной на миллион несчастных?

XVI

Может быть, это и так, но и эти счастливые случайности повергают нас в изумление не меньшее, чем в том случае, если бы мы имели дело с явлениями, выходящими за пределы случайностей. Не будем заниматься только существами, обладающими искрою разума или сознания и имеющими поэтому возможность бороться с слепыми законами природы. Оставим даже в стороне окутанную туманом жизнь самых низших представителей животного царства, так называемых протозоеров.

Опыты известного микроскописта Картера показывают в самом деле, что воля, желания и целесообразность действий обнаруживаются уже у существ, находящихся на самой низкой ступени зоологического развития. У инфузорий, например, – существ, лишенных совершенно дифференцированных органов, – наблюдается проявление предусмотрительности. Амеба терпеливо поджидает появления из недр матери асинета, ибо знает, что это существо не владеет тогда еще ядовитыми щупальцами, а между тем у амебы не существует ни нервной системы, ни доступных наблюдению органов. Но, минуя и таких животных, обратимся к растениям – этим неподвижным и, по-видимому, покорным своему року существам. Да и между ними пройдем мимо плотоядных, которые, в сущности, живут жизнью животною, и займемся проявлением гения среди тех из наших наиболее простых цветов, посещение которых пчелами связано теснейшим образом с необходимым для них перекрестным оплодотворением. Всмотритесь в чудесную игру тычинок и пыльников, в математически правильное отношение частиц цветени у скромного обитателя наших стран, ятрышника[12], вглядитесь в двоякое, в высшей степени равномерное покачивание пыльников шалфея, прикасающихся к определенному месту на теле насекомого-визитера, дабы затем коснулись к этому же месту рыльца соседнего цветка; проследите за последовательными, рассчитанными движениями рыльца у Pedicularis Sylvatica и вы увидите, что при входе пчелы все органы этих трех родов цветов начинают колебаться, подобно выставляемым на деревенских ярмарках тем сложным механизмам, все части которых приходят в движение в тот самый момент, когда стрелок попадает в центр мишени.