Не станем повторять, что лучшая истина обретается в чувстве меры, в золотой середине. Это было бы, может быть, верно, если бы чувства и надежды большинства людей не были слишком низки. Вот почему необходимо, чтобы мысли и надежды других были выше, чем этого требует благоразумие. Золотая середина сегодняшнего дня завтра будет признана чем-то бесчеловечным. В случайной, прочитанной мною старинной фламандской хронике Марка ван-Варневика я нахожу любопытный образчик подобного мнения, продиктованного благоразумием, или, вернее, здравым смыслом, чувством меры. Марк ван-Варневик был богатый гентский буржуа, образованный и мудрый. Он оставил нам подробный дневник всех происшествий, случившихся в его родном городе с 1566 по 1568 г., т. е. от первого безумного порыва иконокластов до ужасной репрессии герцога Альбы. В этом подлинном и сочном рассказе достойны удивления не столько живые краски повествования и живописная точность мельчайших подробностей в описаниях повешений, сожигания на костре, пыток, возмущений, битв, проповедей, описаниях, напоминающих картины Брегеля, сколько ясное, невозмутимое беспристрастие самого рассказчика. Будучи ревностным католиком, он с одинаковой умеренностью порицает излишества реформатов и испанцев. Он, по преимуществу, нелицеприятный, справедливый судья. Он является самым совершенным носителем наивысшей практической умеренной мудрости, наилучших намерений, самой разумной и здоровой гуманности, наиболее уравновешенной и просвещенной снисходительности и жалости своего времени. Он иногда позволяет себе выражать сожаление по поводу того, что столько казней оказались необходимыми. Не решаясь открыто поддерживать столь парадоксальное мнение, он внутренно склоняется к тому, что, быть может, вовсе не необходимо сожигать такое великое множество еретиков. Но он ни одной минуты не задумывался о том, не лучше ли было бы вовсе никого не сожигать. Такая мысль казалась столь необычайной, она находилась на такой крайней точке человеческого мышления, что даже никогда не приходила ему в голову, что ни разу не показывалась на горизонте или на вершинах сознания его эпохи. Между тем такое мнение является скромной золотой серединой сегодняшнего дня. Не происходит ли то же самое в настоящую минуту со всеми неразрешимыми вопросами, касающимися брака, любви, религии, власти, войны, справедливости и т. д.? Не достаточно ли долго жило человечество для того, чтобы наконец убедиться, что истина всегда на стороне идеи самой крайней, т. е. самой высокой, обитающей на вершине сознания? В настоящую минуту мнение, наиболее благоразумное в области социального вопроса, убеждает нас напрячь все усилия к тому, чтобы мало-помалу уменьшить неизбежное неравенство и распределить более равномерно счастье жизни. Крайнее же мнение требует немедленного всеобщего раздела имуществ, полного уничтожения собственности, обязательного труда и т. д. Мы еще не знаем, как будут осуществлены эти требования, но уже и теперь очевидно, что благодаря самым обыкновенным обстоятельствам они со временем покажутся столь же естественными, как в свое время показалось уничтожение права старшинства или привилегий знати. В подобных вопросах, соразмерных с жизнью всего рода, а не отдельного племени или индивидуума, не следует довольствоваться опытом истории. Утверждения и отрицания истории движутся лишь в ограниченном круге. Истина здесь всего чаще находится не на стороне разума, обращенного всегда к прошлому, а на стороне воображения, которое видит дальше будущего.
Пусть же наш разум делает усилие, чтобы подняться выше опыта. Молодым людям это дается легко, но полезно, чтобы и зрелый возраст, и старость научились подниматься над лучезарным невежеством своей молодости. По мере того как протекают годы, мы должны оградить себя от опасностей, которым подвергается наша доверчивость от близости огромного числа злых людей, которых мы встречаем. Невзирая ни на что, постараемся действовать, любить и надеяться так, как будто мы были окружены идеальным человечеством. Идеал этого не что иное, как реальность, только более обширная, нежели та, которую мы видим вокруг себя. Заблуждения отдельных людей нисколько не искажают всеобщей чистоты и невинности, подобно тому как поверхностные волны, созерцаемые с известной высоты, по словам воздухоплавателей, нисколько не смущают глубокой прозрачности моря.