Жизнь номер раз

Да, она жила с нами до четвёртого класса – помогала мне в учёбе. И нашептывала отцу гадости про мать. Ежедневно пересчитывала шоколадные конфеты в холодильнике, сколько мать съела.

– Да подавиться-то она не может, тварь проклятая! Это означало, что нескольких конфет не хватает. Проверялось всё содержимое шкафов:

– А где синий шарф? Она что, опять всё в аул отправила? Аул – это родственники мамы, которые жили в другом городе. Общение с ними не приветствовалось и, когда редко кто из них приезжал, им устраивали ледяную встречу, а мать пилили ещё полгода, припоминая, что она им направила с собой в дорогу. Попрекая голо… Как это получше сказать?.. В общем, бедноту и пустодомку, за то, что она разбрасывается чужим трудом, то есть трудом отца, свекрови и тётки, как будто сама мать не работала.

В конце концов, Галька не выдержала:

– Коля, я больше не могу с Ирой жить.

Были слёзы, сопли. Рыдала Ира, рыдала я: нас разлучали. Тётку отправляли в ссылку. Ей купили дом в деревне. Батя её успокаивал:

– Ира, мы будем приезжать в гости часто. Анжелка на каникулы к тебе будет ездить.

Вряд ли это прибавило любви родных к Гальке. Каждый раз, как отец навещал их, ему внушали:

– Она гуляет из-за тебя. Я жила, так не давала, а ты, дурак, сам разрешил.

Отец разозленный приезжал домой, орал на мать, грозил разводом, случалось, бил. Она обливалась слезами, ползала на коленях, целовала ему руки и пыталась доказать, что не виновата. Он её прощал. До следующей поездки в деревню.

И так всю жизнь. Тридцать лет вместе, и все тридцать лет такой цирк.

Я сначала плакала, переживала, позже с интересом наблюдала этот спектакль, затем мне это надоело. А потом… Потом я сама мучила Андрея, уходила и возвращалась, доводила до края и звала обратно.

Я сделала его жизнь невыносимой. Во всём виновата я сама. Одна.

Как мерзнут пальцы. Наверное, ногти под маникюром посинели…

А снег всё падает. В свете фонаря он так красив. У нас часто падает снег. Я люблю смотреть, как проносятся хлопья или тихо кружат. А я стою у окна и смотрю.

Я часто смотрела в окно на снег, когда жила у родителей. Это был класс девятый-десятый. Я была строга с парнями, боялась, что кто-то, увидев меня даже просто идущей по улице с мальчиком, непременно скажет:

– Вся в мать, такая же.

И строила из себя гордячку, пресекая робкие попытки ухаживания.

Многие мои подружки дружили с парнями, целовались, может быть, даже спали. Я же тщательно скрывала свои редкие увлечения и не позволяла им далеко заходить, так как знала: это не моё. Я уеду далеко-далеко отсюда, сбегу на край света, чтобы ни мать, ни тётка не нашли меня, не испортили мне жизнь своим присутствием. А там я найду своего принца, богатого, красивого, который полюбит меня, такую, какая я есть. Ведь я могу быть и нежной, верной, преданной, доброй и заботливой. Пусть только он найдёт меня.

И нашел. И полюбил.

И что?

А то, что я не смогла быть ни нежной, ни преданной, ни заботливой. Я испортила сказку, о которой мечтала.

…Вот-вот всё кончится. Вот-вот…

* * *

…Вот-вот… Привет, Федот. Кот Федот. Котяра. С тобой тоже всё сложно, Федот. Я не радовала тебя, хоть и любила. Да и ты не очень-то радовал меня. Разрывался между мной и Алёнкой, и ещё чёрт знает кем. Как часто подружки делились со мной своей радостью (со мной! Ха!) рассказывали, как их провожал домой Серёга Федотов. И после этого ты смел говорить мне, что любишь меня…

Нахал… и сказочник. Я не верила ни одному твоему слову, но делала вид, что верю, что прощаю. Два года мы с тобой мучили друг друга – ты меня, а я тебя.

Я плакала, когда провожала тебя в армию. Плакала и была счастлива, что всё кончилось. Я знала, что не дождусь тебя, и лгала тебе, клялась в любви и верности. Я, расчетливая тварь, уже тогда знала, что не буду с тобой уже больше никогда. На тебя был великоват костюм прекрасного принца. Ты красив, но построить для меня дворец ты не сможешь. Нет, ты не прав! Я любила тебя! Ты не знаешь, как трудно, как больно было мне без тебя все следующие десять лет. Я действительно тебя любила. И ненавидела за твои измены. И сама изменяла тебе. Ты этого не знал, но возможно, чувствовал. Ведь стоило мне решить, что я должна порвать с тобой и вернуться к Вовке или Мишане, ты неизменно появлялся с цветами и новой сказкой о непредвиденных обстоятельствах и вечной любви. Сказочник… Я опять прощала. И была не права. Через неделю ты вновь забывал об этом и бежал на поиски новой юбки.

Но стоило тебе увидеть меня с кем-то другим, ты вспоминал свои права собственника на меня. Я возмущалась, перечисляла твои грехи, доказывала что-то тебе, а мой кавалер испарялся, даже не пытаясь попрощаться.

А я смотрела в твои лживые глаза и думала: «Какая же ты тварь».

Смешно, но за два года я так и не поняла, какого они у тебя цвета. Зелёные? Светло-карие? Серые? Стоило мне заглянуть в твои глаза, и я теряла там себя. Таких откровенных и таких лживых глаз я никогда больше не видела. Там можно было увидеть всё и сразу: тревогу, любовь, насмешку, вину и обвинение, торжество и унижение… не могла я рассмотреть только цвет твоих глаз.