На это я отвечу: «Испании подвернулся самый счастливый случай, какой только может представиться стране, глубоко развращенной и, следовательно, неспособной собственными силами достичь свободы. Если бы Испании — такой, какою она была в 1808 году, — дали образ правления Соединенных Штатов, испанцы, самые беспечные люди на свете, восприняли бы его как самую жестокую и гнетущую тиранию. Опыт, проделанный Жозефом и Иоахимом в Неаполе, может пояснить это положение; они были королями едва ли не со всеми смешными особенностями, присущими этому ремеслу, но они вели себя умеренно и разумно. Этого оказалось достаточно, чтобы быстро поднять благосостояние этих областей и улучшить суды, а также для того, чтобы внедрить там уважение к труду. Заметьте, что тягостное ощущение, которое испытывает отдельная личность, отказываясь от дурных привычек, свойственно и народу в целом. Свобода нуждается в том, чтобы в первые годы ее оберегали. В глазах глупцов эти стеснения заслоняют благоденствие, неизбежно создаваемое новыми учреждениями».
Таким образом, для Испании Наполеон был лучше Вашингтона; недостаток либерализма у него возмещался энергией. Приведу факт, убедительный даже для тех, кто слеп к нравственным преобразованиям: население Испании, численность которого в момент восшествия на престол Филиппа II[156] не превышала восьми миллионов, возросло до двенадцати миллионов благодаря той незначительной доле присущего французам здравого смысла, который короли — выходцы из Франции — внесли в управление страной.
А ведь Испания, страна более обширная, чем Франция, должна была бы по причине обилия в ней солнца быть более плодородной; она обладает почти всеми преимуществами, обычно свойственными островному положению. В чем же заключается тайная причина, препятствующая появлению на свет 14-ти миллионов человек? Мне ответят: «Там плохо возделывают землю». Я на это возражу: «В чем же заключается скрытое зло, мешающее хорошо возделывать землю?»
После того как короли династии, за девяносто лет перед тем войною возведенной на престол, отказались от своих прав на Испанию, Наполеон решил созвать представителей страны, которые признали бы его права, ввести конституцию и, опираясь на свой престиж и свое могущество, пустить новый аппарат в ход. Из всех стран Европы Испания, пожалуй, была той, где Наполеон вызывал наибольшее восхищение(*). Сравните его образ действий с тем, которого в 1713 году придерживался Людовик XIV; ознакомьтесь, в частности, с перепиской подвластных монарху лиц той и другой эпохи — министров, маршалов, генералов и т. д,[157] — и вы убедитесь, что главным источником успеха г-жи де Сталь и современных нам авторов пасквилей, равно как нападок и издевательств, которые чернь расточает по адресу защитников узника, томящегося на острове св. Елены, является зависть.
Чтобы доказать, что источником прав нового короля являются права народа, Наполеон задумал созвать в Байонне Собрание в составе ста пятидесяти человек, взятых из числа представителей различных учреждений испанской монархии. Большинство депутатов было послано провинциями, городами и корпорациями; остальные были назначены французским генералом, начальствовавшим в Мадриде (Мюратом, великим герцогом Бергским). Как и вообще при революциях, ничто во всем этом не было вполне законно, ибо как мог бы политический уклад данного народа, иначе именуемый его государственным устройством, указывать правила для изменения этого устройства? Это было бы внутренним противоречием. Во всем сказывалось смятение и быстрый ход событий, но в общем разумные принципы остались незыблемыми. Так, например, кому можно было дать право назначить депутатов от Америки? Были привлечены наиболее видные люди из числа уроженцев испанской Америки, живших в то время в Мадриде, и выбор оказался удачным. Эти люди были менее порабощены предрассудками, чем испанцы.
Заседания Хунты открылись 15 июня 1808 года; вначале она насчитывала семьдесят пять членов, затем число их возросло до девяноста. Перед созывом Хунты Наполеон издал декрет, в котором объявил, что по ходатайству главнейших учреждений Испании он решил, с целью положить конец междуцарствию, провозгласить брата своего Жозефа королем Испании и обеих Индий, гарантируя независимость монархии и ее неделимость в четырех частях света[158]. Жозеф прибыл в Байонну 7 июня; он неохотно расстался с полною наслаждений жизнью, которую вел в Неаполе. Равный по храбрости Филиппу V, он так же мало был способен возглавить армию.