Жизнь Наполеона

На острове Святой Елены он в свое оправдание ссылается на чрезвычайную бездарность членов своей семьи. В дарованиях никогда не бывает недостатка; они возникают в изобилии, как только на них появляется спрос. Прежде всего он удалил Люсьена; он в недостаточной мере использовал Сульта, Лезе-Марнезиа, Левуайе-д’Аржансона, Тибодо, графа Лапарана, Жана де Бри и тысячу других, готовых ему служить. Кто во времена Империи подозревал о талантах графа Деказа[357]? Следовательно, ничтожество семьи Наполеона — жалкая отговорка; талантливых людей у него не оказалось потому, что он не захотел их иметь. Одного присутствия Реньо было достаточно, чтобы все, кто чего-нибудь стоил, впали в уныние.

Счастье для всех этих людей, что у них оказались такие преемники[358].

Глава 87. Заключение

Мы воспроизвели здесь те черты Наполеона, которые кажутся нам достоверными, на основании самых правдивых свидетельств; нам лично пришлось провести несколько лет при его дворе.

Это человек, наделенный необычайными способностями и опаснейшим честолюбием, самый изумительный по своей даровитости человек, живший со времен Юлия Цезаря, которого он, думается нам, превзошел. Он был скорее создан для того, чтобы стойко и величаво переносить несчастье, нежели для того, чтобы пребывать в благоденствии, не поддаваясь опьянению.

Доходя в своем гневе до бешенства, когда противились его страстям, он, однако, был более способен к дружбе, нежели к длительной ненависти; обладая некоторыми из тех пороков, которые необходимы завоевателю, он, однако, был не более склонен проливать кровь и быть безучастным к человечеству, нежели Цезари, Александры, Фридрихи, — все те, с кем его поставят рядом и чья слава будет меркнуть с каждым днем. Наполеон вел множество войн, в которых были пролиты потоки крови, но за исключением испанской войны он не был зачинщиком ни одной из них. Ему почти удалось превратить европейский континент в одну огромную монархию. Этот замысел, если он действительно существовал, является единственным оправданием тому, что Наполеон не произвел революции в завоеванных им государствах и не создал из них, путем приобщения их к началам, воодушевлявшим Францию, опоры для нее. Будущие поколения скажут, что расширение им своей империи явилось следствием необходимости отражать нападения соседей. «Обстоятельства, вынуждавшие меня воевать, — говорит он, — доставили мне ряд возможностей расширить мою империю, и я ими воспользовался». По величию души и покорности судьбе, которые он проявил в несчастье, лишь немногие равны ему, и никто его в этом не превзошел. Г-н Уорден нередко отдает должное этим добродетелям, и мы можем добавить, что в них не было ничего показного. Его поведение на острове Св. Елены исполнено естественности. Быть может, оно является тем, что в наши дни более всего напоминает героев Плутарха. Когда одно из лиц, посетивших его на острове Св. Елены, выразило ему свое удивление по поводу величавого спокойствия, с которым он перенес перемену в своей судьбе, он ответил: «Дело в том, что — так мне думается — все были этим более удивлены, чем я. Я не слишком хорошего мнения о людях и никогда не доверял удаче; впрочем, я мало ею воспользовался. Мои братья имели гораздо больше выгод от своего королевского сана, чем я. Им достались наслаждения, с ним связанные, а мне — почти одни только тяготы».