Жизнь Наполеона

Следовало подготовить армию к походу достаточным питанием в течение недели и раздать немного вина и сахару. По пути из Витебска в Москву солдатам пришлось сильно голодать, так как из-за недостаточной распорядительности интендантство умудрилось остаться в Польше без хлеба. Наконец, приняв все эти меры, следовало возвратиться в Смоленск, по возможности уклоняясь от той опустошенной во время продвижения к Москве дороги, на которой русские сожгли все города: Можайск, Гжатск, Вязьму, Дорогобуж и т. д. По всем этим пунктам поступили как раз обратно тону, что предписывалось благоразумием. Наполеон, уже не решавшийся приговорить к расстрелу хотя бы одного солдата, тщательно избегал всякого напоминания о дисциплине. На обратном пути из Москвы в Смоленск впереди армии шло тридцать тысяч трусов, притворявшихся больными, а на самом деле превосходно себя чувствовавших в течение первых десяти дней. Все, что эти люди не съедали сами, они выбрасывали или сжигали. Солдат, верный своему знамени, оказывался в дураках. А так как французу это ненавистнее всего, то вскоре под ружьем остались одни только солдаты героического склада или же простофили. Во время отступления солдаты неоднократно говорили мне (хотя я не могу этому поверить, так как не видел такого приказа), что князь Невшательский приказом по армии, объявленным в Москве около 10 октября, разрешил всем солдатам, чувствовавшим себя не в силах делать по десять лье в день, покинуть Москву, не дожидаясь выступления армии. Умы немедленно разгорячились, и солдаты начали прикидывать, во сколько дней они могли бы добраться до Парижа.

[1] Пожар в Москве начался в ночь с 14 на 15 сентября. [2] При Бородине.

ГЛАВА LVII

Наполеон говорил: "Если я добьюсь успеха в России, я буду владыкой мира". Он потерпел поражение - не от людей, а от собственной своей гордыни и от климатических условий[1], - и Европа начала вести себя по-иному. Мелкие государи перестали трепетать, сильные монархи отбросили колебания; все они обратили взоры на Россию: она стала средоточием неодолимого сопротивления. Английские министры - люди, имеющие влияние только потому, что они умеют извлекать выгоду из той самой свободы, которую ненавидят, - не учли этой возможности. Россия воспользуется тем положением, которого она благодаря им достигла, чтобы возобновить начинания Наполеона, притом гораздо более успешно ибо ее действия не будут связаны с жизнью одного человека: мы еще увидим русских в Индии. В России никто еще не изумляется господству деспотизма. Он неразрывно связан с религией, и поскольку носителем его является человек кроткий и любезный, как никто другой, деспотизмом так возмущаются лишь немногие философски настроенные люди, побывавшие в чужих краях. Не воззвания и не награды воодушевляют русских солдат на бой, а приказания святого угодника Николая. Маршал Массена рассказывал в моем присутствии, что русский, когда рядом с ним падает смертельно раненный его земляк, настолько уверен в том, что он воскреснет у себя на родине, что поручает ему передать привет своей матери. Россия, подобно Риму[2], имеет суеверных солдат, которыми командуют начальники, столь же просвещенные, как и мы[3]. Когда Наполеон сказал в Варшаве: "От великого до смешного один шаг", - он ясно сознавал, что поток истории изменил свое течение. Но к этим словам он еще прибавил: "От успехов русские осмелеют; я дам им два - три сражения между Эльбой и Одером и через полгода снова буду на Немане". Битвы под Люценом и Вурценом были последним напряжением сил великого народа, доблесть которого уничтожалась мертвящей тиранией. Под Люценом сто пятьдесят тысяч солдат из тех когорт, которые никогда еще не были в огне, впервые приняли участие в сражении. Зрелище ужасной резни ошеломило этих молодых людей. Победа нисколько не подняла дух армии. Перемирие было необходимо.

[1] Было бы ошибкой думать, что зима в 1812 году наступила рано; напротив, в Москве стояла прекраснейшая погода. Когда мы выступили оттуда 19 октября, было всего три градуса мороза, и солнце ярко светило. [2] Монтескье о религии римлян. [3] См. памфлет сэра Роберта Уильсона 1817 года. В 1810 и 1811 годах по приказу русского военного министра все военные распоряжения Наполеона переводились на русский язык и осуществлялись.

ГЛАВА LVIII