Жизнь наоборот

И чем тише говорила Людмила Евгеньевна, тем громче буянил внутри Алины страх. Нет, не тот страх, не каждодневный, обычный, а другой, более изматывающий и непереносимый. Алина представляла себе, как взглянет Малышеву в глаза, и тут же пугалась, да настолько, что хотелось выпить все лекарства из бутылочек, выстроившихся стройными рядами на кухонном столе. В немой ярости Дорошенко не мог выговорить ни слова. Алина благодарила судьбу и небо, что в группу не включили Воронцова и Хохленко. С Дорошенко можно отмолчаться, а с этими двумя пришлось бы разговаривать. И результат был бы одинаковый. Алина вздохнула и погладила слабое плечо Людмилы Евгеньевны.

— Террористы в городе!

— А чего им делать в моей квартире? — резво возразила хозяйка, видимо, вулкан всё-таки проснулся.

— Ошибка вышла, — тихо и сквозь зубы пробормотала Алина.

И хотя Малышев был готов к такому раскладу вещей, всё равно было ужасно стыдно. Такое ощущение, что прошла голой по проспекту. Алина прикрыла глаза. Она не могла больше смотреть на окружающий мир. Глаза болели.

— Я вам покажу ошибку. Вы думаете, это я батюшкину собаку отравила? Да я за нашего батюшку вам всем глотку перегрызу! Всем-всем-всем! — Взревела Людмила Евгеньевна, и дальнейший ход событий зависел лишь от перемены тембра в её голосе.

К потолку взлетали вихри воплей и стенаний о разбитой стране, бездарной власти, одинокой женской судьбе и яхтах нефтяных магнатов. Упоминаемые столь часто яхты вызвали улыбки у людей, осматривающих помещение, и Алина немного успокоилась. Любое противодействие сливается с реальностью, и его можно принять в новом обличье. Принять или отторгнуть. В данном случае реальность оказалась слегка замутнённой политическими пристрастиями Людмилы Евгеньевны.

— Слава, уходим? — сказала Алина, кося глазом в сторону.

Она боялась встретиться взглядом с непримиримыми глазами Дорошенко. В них было написано всё, что он думает о конкретной ситуации и о роли женщины-сотрудницы в службе уголовного розыска в общем и целом. Молчание стало ответом. Алина кивнул людям в чёрном: мол, снимаемся с адреса. Уходим, чтобы не возвращаться. Ошибочка вышла.

— Людмила Евгеньевна, — обратилась Алина к хозяйке, когда за ушедшими закрылась дверь и они остались вдвоём. — Людмила Евгеньевна, вы успокоились? — она подвинула стопку с корвалолом поближе, прямо под руку хозяйке.

— Нет! Я буду жаловаться Президенту Российской Федерации Путину! Владимир Владимирович призовёт вас к ответу.

Лозунг следовал за лозунгом, слоган за слоганом, Алина сочувственно смотрела на багровое лицо Людмилы Евгеньевны и думала о несправедливости жизни. Почему она даёт человеку именно такую жизнь, а не другую? Чем заслужила убогое существование эта, в общем-то, милая женщины. У неё добрые и честные глаза, нет морщинки между бровями, гладкое и ровное лицо. Она заслужила право быть хорошей матерью и честной гражданкой, но вместо этого ведёт совершенно иллюзорную жизнь, наряжаясь в немыслимые для здравого рассудка наряды и замазывая доброе лицо отвратительным макияжем.

— Конечно, Людмила Евгеньевна, обязательно. Непременно. Надо пожаловаться. Давайте, я напишу вам текст жалобы.

Примирительный тон Алины успокоил хозяйку, она убрала со стола стопки и бутылочки с лекарствами, загремела чашками, готовя чай.

— Всю жизнь работаю на государство, которое меня грабит-грабит-грабит, а тут ещё милицию прислала! Где справедливость?

После каждой тирады на столе появлялось что-то новое: чашка, чайник, салфетки. Алина молча приготовила бумагу и ручку. Лишь бы не сбить женщину с нужной волны. Всеми силами нужно избавиться от предстоящей жалобы, уговорить хозяйку не связываться с властями.

— Полицию, — вежливо вклинилась Алина между отрывистыми фразами, бросаемыми Людмилой Евгеньевной.

— Какая разница, — устало махнула рукой та, присаживаясь на стул рядом с Алиной.

— А кто из них главный-то был?

В этом месте Алине стало по-настоящему страшно. Если до сих пор ответственность за содеянное можно было свалить на неизвестного, но вежливого человека в чёрном, то именно сейчас настал миг расплаты. За всё нужно платить. По высоким счетам. Даже за несостоявшуюся победу. Именно за неё придётся платить вдвойне. Алина отложила ручку и приготовилась к судилищу.

— Я — главная!

— Ты??? — изумилась Людмила Евгеньевна, сверля взглядом бледненькое личико проигравшейся в пух и прах азартной девушки. — Ты?

— Я!

Молчание. Сопение. Борьба. Победила дружба.

— Ну вот! — сказала Людмила Евгеньевна и шумно отхлебнула глоток чая, но обожглась и сплюнула.

Что вложила она в это «ну вот!» — Алина поняла не сразу, лишь позже догадалась. В этом междометии заключалось всё, что кипело внутри обиженной женщины. Все комплексы и обиды на власть, жизнь, себя и окружающий мир сконцентрировались в этом метком «ну вот!».

— Ладно, иди уже, — сказала Людмила Евгеньевна, затем, опомнившись, добавила: — Только найди ту гадину, которая отравила Рэжку! Хороший пёсик был. Хороший.

— Найду, Людмила Евгеньевна, найду! Вот увидите!