Жизнь наоборот

В темноте невозможно было разглядеть, кто открыл дверь. Алина прошла по коридору, заставленному велосипедами, лыжами, разной рухлядью. Она шла на детский плач. Так гончая идёт на токующий звук. Далеко в конце коридора плакал ребёнок. Это был уже не плач. Писк, предсмертный хрип, мольба о помощи. Алина толкнула дверь. Заперто.

— Ключи!

— Нет ключей. Третьи сутки, как мамаша пропала. Ушла и дверь заперла, — раздался сзади хор голосов.

— Что ж раньше-то не вызвали? — сухо осведомилась Алина.

— Ждали, ждали, ждали, — вразнобой отозвались соседи.

— Сержант, выбивай! — приказала Алина.

Костин с готовностью приложился плечом. Послышался треск, но дверь не поддалась, только где-то под потолком тихо посыпалась штукатурка. Писк за дверь усилился. И настолько он был тоскливым, что Алина схватилась за грудь. Она ещё не знала, где у неё находится сердце. Когда она любит, сердце стучит везде, точнее, не стучит — оно колотится, бьётся, вырывается, стремясь выскочить наружу. Это от счастья. А в горе, где оно, это сердце, и как его успокоить?

— Бей! Дайте топор, молоток, что-нибудь дайте! — крикнула Алина, не повернув головы.

Она обращалась к соседям. Страшно было обернуться назад. Хотелось спасти того, за дверью, кто безуспешно звал на помощь любого, кого угодно, лишь бы пришли. Он зовёт давно. Судя по сдавленному писку, уже не верит, что кто-нибудь придёт на его мольбу о помощи. Сзади кто-то зашуршал тапками, убегая в глубину длинного коридора. Костин налёг плечом, двинул шнурованным ботинком, и снова посыпалась штукатурка, всё затрещало, и дверь распахнулась.

Алина оттолкнула сержанта и нагнулась, пытаясь разглядеть в дневной полутьме маленького человечка. Боковым зрением оглядела комнату, определив, что из-за грязных окон света мало, мебель старая, разбитая, пол немытый. Очередной бомжатник. Здесь живут нелюди. Всё это промелькнуло и исчезло. И вдруг в шею вцепились маленькие тонкие ручки. Крепко вцепились. Алина зажмурилась. В нос ударил запах кала. Ребёнок прижался к Алине — не отодрать. Она разогнулась, пытаясь снять с себя хрупкое тельце. Не тут-то было. Малыш держал железную хватку. Сержант попытался осторожно высвободить Алинину шею от цепких ручек, но детские пальцы не разжимались. Алина беспомощно оглянулась. Соседи гурьбой толпились поодаль, боясь приблизиться. Опрятный старичок держал топор в правой руке, словно прицеливаясь к мишени. Алина выдохнула. Впервые она испытывала подобное потрясение. Угораздило же вляпаться! Ребёнок словно сросся с нею.

— Сержант, вызовите «скорую»! — коротко бросила Алина, придерживая ребёнка.

Не ел несколько дней, заметно по реакции. Объел обои внизу. Обгадил площадку перед дверью. Просил защиты и выживал-выживал-выживал. Кажется, ел собственное дерьмо. Весь в испражнениях. Алина вспомнила, что утром надела новый джемпер и снова поморщилась: что за чепуха лезет в голову.

«Скорая» приехала быстро. Врач и медсестра долго упрашивали мальчика, пытаясь разогнуть его пальчики, но он лишь крепче вжимался в Алину. Тогда ему вкололи усыпляющее. Прошло ещё пятнадцать минут, наконец, постепенно и тихо, продолжая цепляться и шевелить пальчиками, ребенок отвалился от Алины, сонный и вялый.

— Знаете, пока он сидел на мне — ни разу не пискнул! Всю силу в хватку вложил. Удивительное дело, — сказала Алина, оглядывая юбку и джемпер.

Разводы и пятна от детских каловых масс. Придётся ехать домой. Всё снять и бросить в стиралку, иначе запах не выветрится вовек.

— Силу почувствовал, — вздохнула женщина, поправляя чепчик. — Эк, он вас уделал! Куда же вы теперь?

— Домой, — улыбнулась Алина, — переоденусь. А волчонка куда повезёте?

— В больницу, а оттуда его переправят в дом ребёнка. Кто-нибудь усыновит.

— Так у него ж мать есть, — подал голос безмолвный дотоле сержант.

— Да какая там мать! — загалдели соседи, сливаясь в общий хор. — Пьянь несусветная, синюха, то мужиков водит, то дома неделями не ночует. Раньше хоть дверь оставляла открытой, мы смотрели за ребёнком по очереди, а тут закрыла.

— Сейчас много таких, — посетовала доктор, помогая медсестре завернуть спящего мальчика в простыню.

Подхватив почти невесомое тельце, работники «скорой» повезли ребёнка в больницу. Алина собрала акты в папочку, строгим взглядом окинула соседей и сказала, стараясь выглядеть, как можно солиднее:

— Придёт эта горе-мамаша, пусть сразу в отдел явится. Иначе засаду пришлю!

— Явится-явится! — слаженно закивали обрадованные соседи. — Сами проводим до отдела.

Алина позвонила дежурному, тот от души посмеялся и отпустил её на два часа — переодеться. Она долго стояла под душем, прогоняя тоскливые мысли и прогорклый запах. Вскоре Алина выскочила из парадного, сияя безупречным видом. Телефон сотрясался от вибраций. Звонили все, кому не лень: дежурный, участковый, начальник, старший группы — все, кому она понадобилась на службе. Алина почти бежала. Люди ждут. Алина усмехнулась, удивляясь хорошему настроению. И вдруг что-то остановило её. Что-то пронзило изнутри. Какая-то огромная игла прошила насквозь — от пяток до мозга, разрывая организм на две части.