Жизнь наизнанку

Поднявшись на второй этаж, Иван Ильич несколько минут постоял на лестничной площадке, держась за перила и изо всех сил стараясь привести себя в норму: как бы он ни старался обмануть болезнь, она брала своё, и подобные подвиги с подъёмом на высокие этажи последнее время давались ему всё сложнее. Наверное, сегодня был его день, потому что ни на самой лестнице, ни в коридоре, застеленном красной ковровой дорожкой, он не встретил ни одного знакомого лица. Какие-то относительно молодые люди и барышни в строгих костюмах с бумагами в руках несколько раз пробегали мимо него, но, по счастью, никого из них он не знал в лицо, и, судя по всему, ни один из них не знал и его.

От рези в нижней части спины на лбу Берестова выступили крупные бисерины пота; на мгновение прикрыв глаза, он крепко сжал губы и, задержав дыхание, прислушался к этой сумасшедшей, всепоглощающей боли, разрывавшей его буквально на куски, а потом, осторожно выдохнув, промокнул носовым платком лоб и складки у носа. Проклятая боль с каждым днём становилась всё нестерпимее, и для того, чтобы понять, что до трагического финала совсем недалеко, особенные познания в медицине не требовались. Учитывая, с какой скоростью прогрессировала болезнь, времени на лишние церемонии у него не оставалось совсем: либо он встретится с Любашей в ближайшие несколько дней, либо… либо не успеет даже проститься.

Берестов тряхнул головой, стараясь не думать о том, что ждёт его в самое ближайшее время, и, уверенно повернув направо, миновал длинный коридор и остановился у дверей второго секретаря. Уловив стук клавиш пишущей машинки, Иван Ильич попытался улыбнуться, но, изломавшись, губы его дрогнули, и утолок рта, переехав набок, повис чуть ли не у самого подбородка. Коротко выдохнув, словно отсекая себе пути к отступлению, он негромко откашлялся, надавил ручку и, толкнув дверь, без стука вошёл в приёмную.

— Любаша, здравствуй! — преодолевая горячую волну острой боли, Берестов подошёл к столу и, увидев, что она собирается встать, коснулся ладонями её плеч. — Видишь, какой я настойчивый, — мягко обволакивая Любу ласковым взглядом, он провёл кончиками пальцев по её щеке, — если гора не идёт к Магомету, Магомет сам пойдёт к своей горе. Отчего ты не пришла, я тебя ждал?

— Простите меня, Иван Ильич, я не смогла, — виновато пожав плечами, Люба бросила короткий взгляд на дверь босса, но для Берестова даже этого мимолётного взгляда было вполне достаточно, чтобы понять, что произошло.

— Этот засранец тебя не отпустил? — громко проговорил Берестов, кивнув на дверь с помпезной табличкой, обрамлённой золотой каёмочкой. — А почему?

— У Вадима Олеговича сегодня была какая-то важная встреча, — призывая Ивана Ильича снизить обороты, шёпотом ответила Люба.

— А чего ты шуршишь, словно мышь в норе? — стараясь говорить как можно громче, Берестов намеренно повысил голос.

— Иван Ильич, не нужно, он и так обещал меня сегодня уволить. — В голосе Любаши послышались невольные нотки боязни, и, взглянув в её побледневшее лицо, Берестов почувствовал, что за эти опущенные, наполненные смятением глаза Любаши он готов порвать Зарайского на мелкие куски безо всякого сожаления.

— Что-то этот Засранский берёт на себя много воли, надо бы с этим разобраться, — изрек Берестов, и, услышав изуродованную фамилию шефа, произнесённую Берестовым с особым нажимом, Любаша помимо своей воли хихикнула.

— Эт-то ещё что тут такое?! — Удачный каламбур Берестова подействовал на Зарайского словно красная тряпка на быка, и, распахнув дверь настежь, Вадим Олегович собственной персоной возник на пороге своего кабинета. — Какой наглец позволил себе… о-о-о! Иван Ильич, — мгновенно просияв, лицо Зарайского, словно пасхальный блин, обильно засочилось маслом, — какая радость! А я-то, вэц-цамое, думаю, кто это ко мне в гости пожаловал? Милости просим, проходите! — желая продемонстрировать своё добросердечие, Зарайский слегка согнулся, и его улыбка засияла ярче электрической лампочки. — Любочка, будь добра, вэц-цамое, сообрази-ка нам с Иваном Ильичем по кофеёчку, только, вэц-цамое, смотри, чтоб скоренько: одна нога здесь — другая там, негоже заставлять ждать такого дорогого гостя. Всё поняла? — многозначительно двинув бровями, Зарайский шевельнул пальцами правой руки, что, по всей видимости, должно было означать указание поторопиться. — Так что ж мы здесь стоим, на дороге? Добро пожаловать в мои апартаменты! — приглашая Берестова войти, Зарайский провёл по воздуху рукой и, описав ею широкий полукруг, театрально поклонился.

— Да я, в общем-то, не к вам, — глядя на Вадима Олеговича сверху вниз, Берестов холодно царапнул взглядом по лицу Зарайского, — так что зря выворачиваетесь наизнанку.

— Если вы не ко мне, тогда, значит, вы, вэц-цамое, ошиблись дверью? — Исподлобья бросив на Любу короткий взгляд, Зарайский сложил губы недовольным колечком и разогнулся. — Любочка, Иван Ильич уходит, так что кофе, наверное, не потребуется, так что, вэц-цамое, можешь не стараться.