Жизнь наградила меня

– Не видишь, что ли, пожар, – флегматично объяснил Жора Чуватов, слесарь фабрики «Большевичка». – Спасибо, я сегодня во вторую смену, а то бы наши с тобой хаты тю-тю! Твоя маманя там со страху в угол забилась, пискнуть не смеет. Эдак с час назад тут такая вонища поднялась, аж в нос шибает. Выскочил я на площадку, вижу – у тебя под дверью костер развели. Журналы-газеты в жгут скрутили и подпалили, суки? Ну, дверь и занялась… Хотел поначалу пожарных вызывать, а потом думаю, ну их к ляху! Только квартиру кислотой зальют да книжки ваши испоганят. Я сам справился. И еще твоей мамане в аптеку за нитроглицерином сбегал.

– Что делать, Жора? Милицию вызывать?

– А на хрена? На кой тебе милиция, башкой своей раскинь. Что тебе милиция скажет? Это, надо думать, вам намек сделан, ихнее предупреждение, чтоб с иностранцами не путались, поняла?

Как не понять! Я сама обожаю розыгрыши и вполне оценила остроумие и эффектность «ихнего предупреждения». Как говорится, посеешь ветер – пожнешь бурю. Подружишься с американским пожарным – схлопочешь пожар.

Забегаю вперед.

С Деннисом мы не раз встречались в нашей новой жизни.

Позвонили ему вскоре после приезда в Штаты.

– Вы в Нью-Йорке? Не верю своим ушам! Где вас найти?

– Пока что в отеле «Грейстоун», угол Бродвея и 91-й улицы.

– Еду! – И бросил трубку.

Вечером он привез нас к себе на Парк-авеню – самую дорогую улицу в Нью-Йорке. Внизу в холле – хрустальные люстры, ковры, швейцар в белых перчатках. Просторная элегантная квартира, на стенах – коллекция старинных ирландских волынок. В кабинете на письменном столе – только что из типографии – новый роман «The Final Fire» и первый номер основанного им журнала «Firehouse».

– Да ты, оказывается, богатый человек, Деннис!

– Похоже, что так…

– И продолжаешь работать пожарным? Почему?

– Ну, как лучше объяснить?.. Если бы вам довелось вынести из огня ребенка и передать его в протянутые материнские руки, увидеть глаз… – Деннис смутился от собственных слов. – Ну, да хватит говорить обо мне. Это же чудесно, черт возьми, что вы здесь!

Деннис засмеялся, сорвал с гвоздя и нахлобучил мне на лоб пожарную каску.

Долгие годы мы не теряли друг с другом связи: бывали у него в гостях, он приходил на презентацию английского издания моей книги «Brodsky. A Personal Memoir». All сентября 2001 года (или, как говорят об этом американцы, 9-11, nine-eleven), когда самолеты, пилотируемые террористами, врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра в Манхэттене, Деннис возглавлял одну из команд при тушении страшных пожаров.

«Голубой мальчик» Гейнсборо

До нашего отъезда из Союза осталось десять дней. Витя все еще не оправился после болезни с неопознанным диагнозом и с трудом передвигал ноги. Катя забаррикадировалась от внешнего мира и с упоением вникала в итальянский язык. Мама лежала с мокрым полотенцем на голове и нитроглицерином под языком, провожая отрешенным взглядом павловскую мебель, кузнецовский сервиз, живопись и книги из нашей уникальной поэтической библиотеки, которую родители мои собирали полвека. Взять с собой не разрешили почти ничего. Пришлось всё распродать за полцены. Вырученные деньги, по совету опытных людей, мы вложили в картины, которые эти же деловые люди обещали переправить через советско-венгерскую границу, чтобы на чужбине мы жили счастливо, бедности не зная.

Мы живем «на чужбине» уже много лет, но так никогда и не увидели ни этих людей, ни наших картин.

С утра до ночи я носилась по неведомым организациям, доставая кафкианские справки. Что ничего не должна исполкому, пункту прокатов пылесосов, мастерской по починке обуви, государственной автомобильной инспекции, Ленэнерго, Русскому музею, районному исполнительному комитету депутатов трудящихся. Я была знакома со всеми адресами, потому что за три года до этой беготни составляла компанию Иосифу Бродскому, проделавшему тот же маршрут.

Однажды, вернувшись домой, я увидела, что мама, выражаясь на нашем жаргоне, «выпала в осадок». Она рыдала, прижав к груди мельхиоровую сахарницу и бронзовый колокольчик, пережившие в ее семье три революции и две мировые войны.

– Я без них никуда не поеду. Я с места не сдвинусь, я покончу с собой, – монотонно повторяла она.

– Мамочка, да выбрось это барахло, они еще новую справку потребуют. Черт с ней, с этой сахарницей!

– Не поеду… не оставлю… не могу… – твердила мама, и от этого тоскливого голоса и залитого слезами любимого лица у меня остановилось сердце.

Я выхватила у нее из рук сахарницу и колокольчик и помчалась на Невский, в Управление культуры.

Рядом с дверью кабинета товарища Климовой висел перечень предметов, запрещенных к вывозу из СССР. Я постучалась и, не дожидаясь ответа, влетела в кабинет. Тов. Климова говорила по телефону. Увидев меня, она прикрыла трубку рукой и показала подбородком на дверь, приглашая меня вон. Я подошла к столу.

– Не стесняйтесь вы с ней, ведите себя жестко… никаких исключений, – цедила она в трубку. – Подумаешь, звезда, ну и что, что хлопочут…