Жизнь наградила меня

Вот уже три недели я живу в Макдауэлл-колонии. Игорь Ефимов, который был здесь несколько лет тому назад, пугал меня скукой и одиночеством. Ничего подобного я не ощущаю. Я попала чуть ли не в самую отдаленную студию в глубоком лесу. Вокруг только птицы и белки, сосны и снег. Моя студия – двухэтажная. Внизу кабинет и кухня, наверху – спальня и ванная. Кухня не нужна, потому что завтракаем и обедаем в нашей викторианской столовой, с чудесной антикварной мебелью, портретами в рамах и свечами. Каждому гарантируется полное одиночество с 8.30 утра до 6.30 вечера. Сейчас в колонии живут восемнадцать человек. Из них – пять композиторов, семь художников, шестеро поэтов и писателей. Твори на здоровье. Я и пытаюсь. Сочиняю “полнометражный” роман. Готовой продукции – 90 страниц, то есть 11 глав. Это примерно одна треть. В романе один из героев, к сожалению, не главный, похож на тебя в юности. Такой же высокий застенчивый молодой прозаик. Вчера написала главу о его первом литературном вечере в ССП. В жизни герой гораздо лучше, чем на страницах моего несчастного романа…

И еще здесь замечательные прогулки. Когда в голове нет ни одной мысли, а это, к сожалению, не редкость, я брожу на лыжах по заснеженным лесам, полям и весям. Овраги, одиночество и тишина. Похоже на Комарове. Из наших приятелей здесь жили Игорь Ефимов и Юз Алешковский. В один из первых вечеров в колонии Игорь, желая развлечь народ за обедом, рассказал древний русский анекдот: петух гонится за двумя курицами и думает: " Не догоню, так хоть согреюсь". А курица говорит своей подруге: "Не слишком ли быстро мы бежим?" Анекдот был встречен гробовым молчанием. Дамы, среди которых преобладали воинствующие феминистки, насупились, как мыши на крупу, и на следующий день с Игорем не здоровались. А Юз, которого тут называли дядя Джо, имел в колонии бешеный успех. Он научил повара варить борщ, от которого все в восторге.

Если напишешь письмо, буду очень рада.

Обнимаю тебя, поклон всем домашним. Люда».

В своем ответе Сергей написал мне много интересных литературных новостей. К сожалению, его вдова Лена запрещает печатать Сережины письма. Я могу лишь сказать, о чем он мне не написал. В своем письме Довлатов ни словом не обмолвился, что он опубликовал лестную рецензию на мою новую книгу в еженедельной «Панораме» в Лос-Анджелесе. В ней он назвал мою книжку «ареной борьбы между документальным и художественным направлением в прозе».

Не могу устоять против соблазна привести отрывок:

«В юности Людмила Штерн была связана с неофициальной ленинградской литературой, хотя ее собственные творческие попытки относятся к более позднему возрасту. В гостеприимном доме Штернов молодые литераторы читали свои стихи и рассказы, вели нескончаемые споры, всегда могли рассчитывать на заинтересованное внимание и, кстати, на хороший обед, что при наших стесненных обстоятельствах было далеко не лишним.

Людмила Штерн никогда не пыталась обнародовать на этих вечерах свои собственные произведения, но ее вкусу доверяли многие, ее отзывы ценились высоко, а ее иронических реплик побаивались даже наиболее самоуверенные и дерзкие из нас… но все мы восхищались ее устными рассказами – лаконичными, яркими и необычайно смешными… В них сказывалась острая наблюдательность, безошибочное чувство юмора и ощущение слова, единственного, точного, незаменимого…

Десять лет назад Людмила Штерн оказалась в эмиграции, и вскоре ее рассказы стали один за другим появляться в американской периодике. Эти рассказы были продолжением устных новелл, но не в бесхитростной записи, а в умелой литературной интерпретации с использованием богатых и разнообразных приемов. Новые мотивы в творчестве Людмилы Штерн, как справедливо заметил старейший публицист русского зарубежья Андрей Седых, "открывают перед писательницей большую дорогу"».

Я попросила Бродского написать рекомендацию Довлатову, чтобы отправить его в Макдауэлл-колонию хотя бы недели на две, чтобы он мог отдохнуть и спокойно сочинять. Иосиф сказал, что сам об этом думал, но боится, что Довлатов там запьет и что-нибудь вытворит. И это испортит его, Иосифа, репутацию и напрочь закроет двери для всех русских.

«Русский самовар»

На 52-й улице Манхэттена, в одном квартале от Бродвея, находится ресторан «Русский самовар» – современный нью-йоркский вариант знаменитой петербургской «Бродячей собаки» и парижского «Доминика», возглавляемый Романом Капланом.

В прошлой жизни Роман Каплан был искусствоведом. Для этой профессии он обладал счастливыми качествами: эрудицией, художественным чутьем и безупречным вкусом.

Но в Америке именно ресторан оказался истинным его призванием. Врожденным ресторатором Романа делают обаяние, общительность и безграничное гостеприимство. К тому же он владеет английским как родным.