Жизнь на краю земли

Нам не удалось видеть их женщин; возможно, они собирались прийти, так как американцы все время просили нас подождать; они послали одного из своих людей к большому костру, около которого на расстоянии 1 лье от места, где мы находились, по-видимому, был расположен их лагерь; они показывали нам, что кто-то должен оттуда прийти.

Одежда этих патагонцев почти такая же, как у индейцев с реки Ла-Платы: широкие кожаные штаны и большой плащ из шкуры гуанако или суриллос, закрепленный вокруг талии поясом; плащ спускается почти до пят, при этом обычно та часть плаща, которая покрывает плечи, забрасывается назад, так что, несмотря на суровый климат, верхняя часть тела до пояса почти всегда обнажена. Привычка, очевидно, сделала их нечувствительными к холоду. Хотя мы были здесь летом, термометр Реомюра только один раз поднялся до 10° выше нуля. На ногах у них нечто вроде башмаков из лошадиной кожи, открытых сзади. На двух или трех патагонцах я видел ниже колен медные обручи шириной около двух дюймов — Некоторые из наших офицеров обратили также внимание на то, что многие молодые патагонцы носят стеклянные бусы.

Единственное оружие, которое мы у них видели, — это два круглых камня, привязанных к концам плетеного из жил ремня, похожего на те, которыми обычно пользуются в этой части Америки. У них имелись также маленькие железные ножи с лезвием от 1½ до 2 дюймов ширины. Эти ножи, явно английского производства, были, очевидно, получены от английского мореплавателя Байрона [54]. Лошади патагонцев, маленькие и очень худые, были оседланы и взнузданы так же, как это делают обитатели берегов Ла-Платы. У одного патагонца было седло, украшенное золотыми гвоздиками, деревянные стремена, покрытые медными пластинками, уздечка из кожи.

Главная их пища — это, кажется, мясо и мозг гуанако и вигони. У некоторых из них были привязаны к лошадям куски мяса, и мы видели, как они ели его сырым. Они имели с собою собак — маленьких и некрасивых, которые, так же как и люди, пьют морскую воду. Пресная вода очень редко попадается на побережье и даже на остальном пространстве суши.

У нас создалось впечатление, что у них нет начальников: двум или трем старикам, бывшим в их группе, не оказывали никаких знаков уважения. Весьма примечательно, что некоторые из них обратились к нам со следующими испанскими словами: «Magnana, much ас ho, Ьueno chico, capitan».[55]

Я думаю, что это племя ведет такой же образ жизни, как и татары: кочуя по необозримым равнинам Южной Америки, мужчины, женщины и дети не слезают с лошадей, преследуя дичь или бродящий здесь скот. Укрываясь шкурами зверей и ночуя в кожаных шатрах, они имеют еще одну общую с ними черту: грабят путешественников.

Закончу это описание тем, что мы впоследствии встретили в Тихом океане народ еще более рослый, чем патагонцы.

Встреча с кауашкарами

6 января после полудня у нас была короткая передышка. Казалось, с зюйд-веста (225°) вот-вот подует ветер, и мы собрались было сняться с фертоинга и уйти, как вдруг снова задул ветер от вест-норд-веста (292½) со шквалами, и нам пришлось тотчас же снова стать фертоинг. В этот день у нас на борту побывало несколько дикарей. Утром из-за оконечности мыса Галант показались четыре пироги; они остановились там на некоторое время, затем три из них продвинулись в глубь бухты, а одна направилась к фрегату. Помедлив с полчаса, эта пирога подошла к борту нашего корабля, причем находившиеся в ней дикари громко кричали «пешерэ» [56], «пешерэ». В лодке сидели мужчина, женщина к двое детей. Женщина осталась в пироге, а мужчина доверчиво поднялся на борт. Вид у него был довольно бодрый. Еще две пироги последовали примеру первой, и мужчины с детьми поднялись на фрегат. Скоро они почувствовали себя здесь как дома: пели, танцевали, слушали музыку, а больше всего ели, причем аппетит у них был исключительный. Все им нравилось: хлеб, солонина, сало; они съедали все, что им предлагали. Нам даже стоило большого труда избавиться от этих беспокойных и противных гостей, заставить их вернуться в свои пироги. Это удалось лишь после того, как мы спустили туда куски солонины. Их не удивляли ни корабли, ни различные предметы, которые они видели впервые; да это и понятно: чтобы удивляться произведениям искусства, нужно иметь об этом хотя бы элементарное представление. Эти грубые люди воспринимали шедевры техники с тем же безразличием, с каким относились к законам природы и ее явлениям. В течение нескольких дней, пока эти люди находились в гавани Галант мы часто видели их на корабле и на берегу.