Жизнь на грешной земле (сборник)

На крестах видны надписи: «Воевода князь Болховский», «Атаман Яков Михайлов», «Пушкарь Кузьмич»… Много могил без крестов и без надписей. Дальше лежат полузасыпанные снегом трупы стрельцов и казаков, которых не успели похоронить, торчат из-под снега ноги, руки…

Ночь Волки стаями приближались к крепостному тыну, усаживались полукругом и начинали выть, выматывая душу.

В избах светились красные глазки — горели и чадили лучины.

Умирающие казаки и стрельцы бредили зелеными лугами и едой. Наперебой рассказывали — один ел жареных лебедей, другой — поросенка, третий — блины.

На месте снега лишь лужицы, в которых отражается весеннее солнце. К десяткам одиночных могил добавилась одна братская.

На фоне черного бревенчатого частокола, в тени которого лежали остатки мокрого снега, Ермак выстроил уцелевшее войско — сотню с небольшим угрюмых, исхудавших за голодную зиму казаков да два десятка стрельцов.

Вдоль строя медленно шли втроем — сам Ермак, в его волосах и бороде словно бы не растаял иней, с ним Матвей Мещеряк и Черкас Александров.

А в это время неподалеку от Кашлыка, прямо на дороге, ведущей к главным крепостным воротам, стоящие заставой татары жарили на вертеле огромные куски мяса. Дым от костра чуть поднимался вверх, и тут же ветром его заламывало в сторону виднеющегося городского частокола.

Карача, окруженный телохранителями, сидел в богато украшенном седле, глядел на частокол.

— Ну-ка еще один вертел поставьте.

…Голодные люди стояли в угрюмом молчании. Потом вдруг все враз задвигались, завертели головами, застонали:

— Опять мясо жарят!

— Хуже пытки это.

— Доколь изгаляться татарва будет?!

— Ударим на них, атаман!

— А как ударить? — спросил Ермак. — Пешим строем? Они нас конями потопчут.

Один из стрельцов покачнулся и упал. Четверо других засуетились над ним. Потом разогнулись, потянули с голов шапки.

— От мясного духа задохнулся, — донесся голос.

Когда умершего унесли, атаман проговорил:

— Не-ет, опрокинуть их ударом в лоб силенок у нас не хватит. И прикинул я… Лазутчики донесли: карача на Сусканском мысу юрты свои вчера поставил. С ним вроде даже два его сына. Обнаглел — тут три версты всего, а он со всей семьей. Ежели стороной полвойском подобраться да изрубить людей карачи, остальные татарские заставы тоже снимут осаду с Кашлыка, побегут со всех сторон на выручку к караче.

Над строем стал вспухать говор.

— Верно, атаман!

— Побегут!

— И тут вторым полвойском ударить им с тыла.

— Дадим им шороху.

— Отомстим за атамана Кольца.

— И осаду прорвем.

— Тихо! — проговорил Ермак. — Гул быстро утих.

— Верно, и за Ивана Кольцо пришла пора расплату сделать… И помните, братушки, биться свирепо и никого не жалеть — другого случая сбросить смертельную удавку у нас не будет!

— Не жале-еть! — взметнулось над строем. Казаки и стрельцы затрясли над головами пищалями, топорами, саблями…

Под покровом ночи Игичей вел людей Мещеряка по таежной тропе. Вогул шел впереди, за ним Мещеряк, далее цепочкой казаки. Похрустывал под ногами смерзшийся снег.

Неожиданно Игичей остановился, ткнул рукой вперед:

— Вот!

Впереди виднелись с полдюжины юрт, меж которых стояли повозки, горело несколько костров, маячили у огня охранники.

— Так, — удовлетворенно произнес Мещеряк.

— Сам карача — в той большой юрте, — сказал Игичей и усмехнулся. — Карача холода боится, его всегда голые наложницы в постели греют.

— Счас мы его погреем, — сказал Мещеряк. — А ты ступай назад, этой же дорогой подмогу нам приведешь!

…Задрав кверху бороду, карача сладко похрапывал, справа и слева от него лежали с закрытыми глазами наложницы; все были укрыты одним шелковым бухарским одеялом.

От затрещавших враз выстрелов обнаженные наложницы с визгом сорвались с постели, подхватился и сам карача.

— Что? Кто?! Стража-а! — заорал он.

Вбежало двое телохранителей.

— Казаки, великий хан!

— Я — карача! — взвизгнул он. — Откуда взялись казаки?

— Из лесу, великий!

Пули начали пробивать кошму юрт. Вбежавшие слуги торопливо одевали карачу. Наложницы, подвывая, тоже натягивали на себя одежды. А выстрелы все трещали, приближаясь.

— Скорее, скорее! — орал карача. — Где мои сыновья?

— Они уже бьются с врагами, повелитель, — сказал один из слуг и повалился на ковер с залитым кровью лицом — пуля угодила ему в голову. Карача закричал:

— Послать гонцов на все заставы! Пусть идут на помощь!

На посту, устроенном с внутренней стороны частокола, стояли Ермак и Черкас Александров. Небо на востоке уже желтело, наступал рассвет.

— Ну? — спросил Ермак. — У тебя слух острый.

— Ничего не слышно, — ответил Александров. — Пищальный бой в лесу глохнет. Да и ветерок от нас тянет.

Еще постояли в молчании.

— Может, они счас уже не саблях сошлись, — сказал Черкас.

— Может… Гляди-ка, что там?!

На ближней заставе, где татары вчера жарили на вертеле мясо, в отсветах костров замелькали тени.

— Они вроде снимаются…

— Значит, Мещеряк дает им жару. Поднимаем людей. Черкас!