Жизнь на грешной земле (сборник)

— Ах, казаки! Ах, разбойники! — Грозный полюбовался секунду мехами, затем повернулся к молчаливо сидевшим по лавкам боярам. — Разумеете, что они совершили? Теперь же татары со стороны Сибири грозить Руси не будут! — Обернулся к Ермаковым послам. — А много ль там средь вас воров-то донских да волжских, которых я смертью за разбой пожаловал? А?

— Секунду-другую разве стояло молчание.

— Маленько есть, надежа-государь. Той милостью ты и меня не обошел, — сказал Савва Болдыря.

— О-о! А ты сам к топору голову свою принес!

— Воля твоя, государь, — склонил голову Савва. А Черкас Александров прежним ровным и спокойным голосом проговорил:

— И просит Ермак-атаман в помощь себе маленько хоть твоих стрельцов государевых со всем ратным припасом.

Грозный опять обернулся к боярам.

— А тут недавно английский посол Боус на Москву прибыл. И вот проходу не дает нам — немало-де московская компания английских купцов для Ливонской войны разного военного снаряжения поставила, за то дозвольте, мол, английским купцам на Мезени, да на Печоре, да на Оби и прочих северных реках торг завести с тамошними людьми. А, дозволить им?

Молчат бояре.

— А вы, казацкое посольство, что скажете?

— Не дозволяй, государь, — сказал Черкас Александров. — Жадность тех купцов известная, северные да сибирские земли они ограбят дочиста.

— Истина! — Грозный пристукнул посохом. — А если такие дорогие товары, как соболя да кречеты, пойдут в английскую землю, то как Руси без того быть? — Царь обернулся к Годунову:

— Английским купцам о Печоре-реке, об Мезени, о реке Оби и о всех других реках отказать… — Повернулся к казакам.

— Да не омрачится ничем день сей! Не о смерти о жизни говорю днесь. Зрите слепые: царство Сибирское верными рабами покорено под нашу державу.

Он стоял во весь рост, в тяжелой парчовой одежде, и воскликнул с внезапной силой:

— Радуйтеся! Новое царство послал Бог Руси!

Несколько голосов в палате прокричало:

— Радуйтеся!

— Явились вы в добрый час. И потому за сибирское взятие всех прежних воров донских да волжских мы своей царской волей жизнью милуем. Окромя ж того, и деньгами, и сукнами жалую. Ступайте немедля назад, отвезите мои награды. И скажите Ермаку — отныне князю сибирскому, что в помощь, которую он просит, я вскорости велю отправить воеводу князя Болховского, а с ним ратных людей триста человек. — Грозный опять повернулся к Годунову. — А торговым людям Строгановым 15 стругов велеть изладить, которые бы струги подняли по 20 человек со всем запасом. А те припасы нашему войску также дать Строгановым велеть!

— …Строгановым велеть! — в гневе вскричал Семен Строганов, глядя в царскую грамоту с висячей красной печатью. Шваркнул пергамент на пол, яростно начал топтать ногами. Никита и Максим Строгановы тревожно привстали.

Семен метался по комнате. Остановился у окна, за которым расположились лагерем прибывшие царские стрельцы.

— Ну, холоп Ермошка! Уж я те помогу, — зловеще прохрипел Семен. Обернулся от окна. — Позвать сюда Заворихина.

Максим Строганов поднял измятую царскую грамоту.

— Может, не надо сильно-то перечить, — проговорил он. — Гнев царский тяжек.

— Преставится, должно, он скоро, царь наш государь. Хвори его загрызли… Я мыслил — Сибирь теперь вся наша, строгановская, а этот холоп вонючий царю ею поклонился. Не будет этого!

Вошел Заворихин.

— И вот еще что сделай, — проговорил Семен. — Сделай главное — приволоки мне живьем сюда этого Ермошку-холопа! Не сдох он у отца моего, у меня долгой и страшной смертью помирать будет.

— Уж это — постараюсь, свой счет у меня к Ермаку!

— Так он тебе и дался в руки, — усмехнулся Максим.

— Как-нибудь с Божьей да карачинской помощью.

— Ну, гляди у меня, хвастун! — строго произнес Семен. — Не поймаешь Ермака — тебя заместо него исказню.

Шатер Кучума.

— Я никогда не доверял предателям-перевертышам! Тот, кто предал один раз, предаст снова. Уверен ли ты, — обратился Кучум к караче, — что этот человек искренен в своем устремлении помочь нам?

— Я тоже никогда не доверял предателям, но месть за испытанные унижения может далеко увести человека. Это самое сильное, после жажды жизни, человеческое желание.

Кучум молчал.

— Я хочу видеть его, — проговорил он после паузы.

Через секунду в шатер вошел Заворихин.

— Ты можешь сесть и взять себе яблоко, перевертыш, — сказал Кучум.

Заворихин сел у ковра. Взгляд его был прикован к огромному блюду, наполненному золотистыми грушами, яблоками, янтарным виноградом.

— Откуда же… благодать такая?! — изумился Заворихин.

В ханском покое находился еще карача.

— Бухарские купцы у нас были, — сказал он.

Заворихин вонзил зубы в яблоко, начал с хрустом жевать.

Вошел царевич Алей, поклонился отцу.

— Великий хан! Опальный Маметкул попал в руки Ермака.

— Как?! — вскричал Кучум.

— Твой мурза Санбахта Тагин изменил тебе, донес Ермаку, где стоит Маметкул. Ермак захватил его и собирается отправить к царю Ивану.

— Так… Еще чем обрадуешь меня, сын мой?

— Идущие на помощь Ермаку царские стрельцы достигли уже устья Тобола. Мои войска жаждут крови, хан.

— Кучум уставился в одну точку, забыв, казалось, о присутствующих.