Жизнь на грешной земле (сборник)

— Что-то тихо уж шибко, — проговорил Ермак.

— Обманчиво. Приказывай, батька, на слом идти! — сказал Александров.

— Погодь лазутчиков…

— Видать, пропали казаки, — проговорил кто-то в сердцах.

Заскрипели крепостные ворота, показался Керкун, сорвал шапку.

— Братва! Нету никого Одни татарские бабы в городе!

С ликующим ревом казачье войско устремилось к городку, потекло в ворота.

С таким же ревом толпа казаков ворвалась на ханский двор, устремилась во дворец. Первым туда ворвался Федька Замора, он же, выскочив из дворца, заорал:

— Опоздали-и! Кучум ушел, а нам голые стены оставил!

Толпа ринулась за Федькой прочь от дворца.

Замора отмахнул покрытую узорами дощатую дверь. Савка Керкун уже шарил в сундуках, выволакивая оттуда дорогую одежду.

— Айда отсюда, тут ничего боле нет, — прохрипел Керкун.

Керкун с Федькой приторачивали к лошадям свои мешки, не обращая внимания на гоготанье уже разжившихся где-то хмельным казаков. Шел беспощадный и безжалостный грабеж опустевшего городка.

Из близстоящей лачуги испуганно выглянула молодая девушка с косами, на беду свою чуть приоткрыв красивое лицо.

— Эт-то… сверкнула! Видел, а? — промолвил Замора. — Ты погодь-ка тут меня чуток.

— Федька! — вскричал Керкун. — Тебя сам атаман предупреждал.

Тот лишь отмахнулся.

Опять открыл Федька Замора дверь, на этот раз некрашеную, сколоченную из плохо обтесанных досок. В углу на топчане лежал немощный старик, а молоденькая девушка вжалась в другой угол землянки.

— Храбрый воин! Пощади, — прохрипел старик, еле поднявшись. — Это единственная моя внучка… Последняя радость…

Федька схватил старика, выбросил за дверь. Дверь запер на засов.

— Ах ты… соболишечка лесная, — повернулся он к девушке. Ринулся на нее зверем, повалил на земляной пол…

Постукивают ножны дорогой сабли Ивана Кольца о землю. Он и другие атаманы молча сидят на скамьях позади Ермака перед ханским дворцом. Площадь перед ними заполнена народом. В толпе качаются рысьи, берестяные шапки, мелькают синие, красные, зеленые халаты.

На Кучумовом кресле сидит Ермак. Сбоку от него стоят, опустив голову, изнасилованная Заморой девушка и ее дед. Сам Замора со связанными на спине руками стоит прямо перед Ермаком.

Поблизости маячит Савка Керкун, как-то странно поглядывает на девушку.

У стен ханского дворца толпятся примолкшие казаки.

Поднялся Ермак.

— Сибирские люди! Я хочу, чтобы между нами установились мир и дружба. Я объявляю, что простой народ мы берем под защиту. Вот этот мой человек, — Ермак указал на Замору, — принес горе семье старого Нур-Саида. За это казак Замора Федор умрет.

По толпе пробежал ропот.

— Своего судит… ой-бо-ой…

— Я велю казнить его донской казнью… Приговор исполнить сейчас же!

Люди толпами бегут по песчаному берегу Иртыша, по краю обрывистого яра…

На берег реки выводят Федьку Замору со связанными руками.

— Братцы! За что так-то? За что?! — рыдал он.

— За дело! Перестань выть! — прикрикнул на него Мещеряк.

За пазуху Федьке насыпали два ведерка песку и галек.

— Это чтоб не всплыл ты, Феденька, — сказал ему, будто успокоил, один из казаков.

Затем накинул через голову мешок, завязал у ног. Двое казаков положили Замору в лодку, отплыли метров на пятьдесят. Там подняли над водой.

— За что, братцы?! — еще раз глухо донеслось из мешка.

Мешок полетел в воду. Над толпой взметнулся гул голосов.

Постукивают ножны сабли Ивана Кольца о дорогой ковер.

В комнате собрались почти все сподвижники Ермака — Никита, Пан, Брязга, Болдыря и другие. Все хмуро молчат.

— Вы что, атаманской власти меня лишаете?! — спросил Ермак. — Мне ее казачий круг вручил. Только круг может и взять.

Все промолчали, лишь Кольцо сказал:

— Ермолай! Мы не помешали тебе казнить казака Федьку Замору. Чтобы чести твоей атаманской не уронить. А сейчас вот спрашиваем: надо ли было так с Заморой? Еще один-другой такой атаманский суд — и казаки могут зароптать.

— И заропщут, коли от вас мне поддержки не будет! — Ермак встал, шагнул к окошку, выходящему в сад. Деревья были абсолютно голы, на землю падали уже первые снежинки. — Ты, Иван, знаешь, что такое сибирская зима. А другие — знают ли?

Все по-прежнему молчали.

— Если Кучум нас не придавит, так все равно с голоду сдохнем, коли иззлобим тутошних людей. Да и казаков в узде как держать? Тут только дай слабинку…

За дверью послышался шум, голоса. Вошел караульный казак.

— Тут лесной человек к тебе, атаман. Князь я, говорит.

— Пусти.

Караульный вышел. Появился князек Бояр, сдернул соболью шапку, но поклонился с достоинством. За ним маячил улыбающийся Игичей.

— Князь Бояр моя… В тайге слух идет — рус-хан Ермак сибирских людей дружбу ищет!

— Не хан я…

— Как не хан? Побил Кучума, стал хан. Слух идет — добрый хан. Обидчика старого Нур-Саида смертью наказал. Мы такому Ермаку-хану дружбу даем. Я конского мяса привез, рыбы привез. Подарки. Другие тоже привезут!

Опять открывается знакомая некрашеная дверь. Савка Керкун, нагнувшись, входит в убогое жилье старого Нур-Саида.

— Здорово ночевали, — тряхнул он кудрями.