Жизнь Муравьева

Мне не первый раз приходилось иметь дело с архивными материалами, и я видел, что новая работа потребует много сил, времени, но есть ли смысл тратить их?

Один из молодых историков, с которым я попробовал побеседовать о Муравьеве, отозвался весьма скептически:

– Чем вас этот Муравьев привлекает? Ну, положим, грешил он в молодости либерализмом и знал некоторых декабристов, а дальше что? Ведь он в конце жизни стал наместником Кавказа, стало быть, состоял в числе царских любимцев, иначе не попал бы на столь высокий пост. Разве не так?

Одно время и мне в голову такая мысль приходила, но существовали и некие доводы за то, чтобы отвергнуть ее. В воронежском архиве мне попалась копия служебного формуляра Н.Н.Муравьева, из которого явствовало, что он дважды по каким-то причинам подвергался удалению с военной службы, пробыв в общей сложности под опалой свыше двадцати лет в Скорнякове, а главное, весьма странной мне показалась запись в формуляре о том, что Н.Н.Муравьев в один и тот же день, 29 ноября 1854 года, был неожиданно произведен в генерал-адъютанты, назначен главнокомандующим кавказских войск и наместником.{24} Что-то загадочное заключалось в столь необычном и поспешном производстве. Каким образом и почему оно произошло?

Я решил прежде всего найти ответ на этот вопрос. И принялся за чтение в ЦГВИА двух больших томов рукописных неизданных «Записок» Н.Н.Муравьева, отражавших пятидесятые и шестидесятые годы прошлого века. И тут, во-первых, сразу стало понятно, почему эти части «Записок» царская цензура к печати не дозволила. В них содержались такие резкие характеристики императоров Николая I и Александра II, такая критическая оценка самодержавия, ничтожных правителей и сановников, что о публикации их нечего было и думать. И во-вторых, я узнал, чем вызывалось решение императора Николая, знавшего о тесных связях Н.Н.Муравьева с декабристами, назначить его наместником на Кавказе и каковы были действительные отношения между ними.

«Не милостью царской было мне вверено управление Кавказом, а к тому государь был побужден всеобщим разрушением, там водворившимся от правления предместника моего, – записал сам Муравьев 4 января 1855 года в Москве перед отправлением на Кавказ. – Находясь в столице близ государя и первенствующих лиц, видел ничтожность многих. Еще раз убедился в общем упадке духа в высшем кругу правления, в слабости, ничтожестве правящих. Я видел своими глазами то состояние разрушения, в которое приведены нравственные и материальные силы России тридцатилетним безрассудным царствованием человека необразованного, хотя, может быть, от природы и не без дарований, надменного, слабого, робкого, вместе с тем мстительного и преданного всего более удовлетворению своих страстей, наконец, достигшего как в своем царстве, так и за границею высшей степени неуважения, скажу, презрения, и опирающегося, еще без сознательности, на священную якобы преданность народа русского духовному обладателю своему, – сила, которой он не разумеет и готов пользоваться для себя лично в уверенности, что безусловная преданность сия относится к лицу его, нисколько не заботясь о разрушаемом им государстве»{25}.

Неопубликованные части «Записок» не оставляли сомнения, что Н.Н.Муравьев и в последние годы жизни, как и в молодости, оставался противником самодержавия, ненавидел венценосных монархов и окружавших их лиц, «коих личные страсти брали верх над чуждым для них теплым чувством любви к славе своего отечества», ненавидел чиновную царскую бюрократию, «в образ мыслей которой сильно вкоренилось понятие о данничестве трудящегося класса людей, дышащих как бы для удовлетворения праздного сословия». Когда началась Крымская война, Муравьев сделал такую запись: «Средства, конечно, велики в России для противоборствования хотя бы и против всей Европы, возбудится и дух народный; но в чьих руках силы сии и какое поручительство за успех, когда правитель во всем видит только свою личность и когда не видно около него ни одного человека, который бы действовал самоотверженно… Виды всех столь ограничены, уважения ни к лицу, ни к месту, и везде губительное самонадеяние невежи… Бедная Россия, в чьих руках находятся ныне судьбы твои!»{26}

Да, после таких открытий образ Муравьева прочно занял мое воображение, и я не мог уже отказаться от дальнейших поисков и исследований…