Жизнь моя

Солнце набирало силу. Решаться надо было сейчас. Клеону нужен туман как прикрытие для прогулки во вражеский лагерь. Это была опаснейшая миссия, но, если бы кто и мог взять ее на себя, то это он. Он знал о военной службе достаточно, чтобы выдать себя за легионера, отставшего от своей части. И он, не задумываясь, готов рисковать для нее своей жизнью.

Если бы только она могла решиться… Но богиня все еще отказывала ей в своем руководстве. Когда Тацита выглянула в окно, чтобы получить знак, то она увидела лишь туман и солнечный свет — и беспорядок и ясность в равной мере.

Вероятно, богиню оскорбила ничтожность ее жертвоприношения: горстка сухого трилистника, две высохшие маслины и несколько капель поски. Масла для настоящей ритуальной лампы не было вообще. Масло? Да если бы у нее было масло, оно бы пошло в рты ее семейства, а не в какую-то там лампу!

Она с тоской подумала о тех невероятных, давно минувших трапезах в Риме. Морской окунь — любимец ее мужа — с соусом из тертого сыра, цыплячьей печени и тмина. Фрукты из поместий: огромные чаши, наполненные ягодами шелковицы, инжиром, гранатами… Но о чем говорить! Даже смеси, которыми она мазала свое лицо, были на днях съедены ее семейством. Мед и молоко, миндальное масло и маленькие блоки морской соли, которыми Альбия натирала ей плечи перед приемами…

Так что да, возможно, богиня была оскорблена убожеством приношения. Но чего же она ожидала, после пяти месяцев осады?

В первые годы замужества Тациту удивляло, что она так легко нашла утешение в религии, при том что в девичестве она рьяно предавалась дебатам по теории. Потом она призналась себе, что это было просто от отчаяния. Женщине нужно что-то, чтобы заполнить пустоту.

Не то чтобы ее муж был плохим человеком. Умный в определенных рамках, начисто лишенный воображения, приводящий в бешенство врожденным педантизмом и лживый, когда это было ему выгодно. Короче, законник.

По крайней мере, он оставил ее в покое после рождения близнецов и имел здравый смысл взять в любовницы вольноотпущенницу.

За эти годы он многого добился благодаря незапятнанной репутации своей жены, что было редкостью в их кругу. Ее брат называл ее чудом: красивая молодая матрона при пожилом муже, которая никогда не поддавалась искушениям. Если бы он только знал, насколько мало ее влекли соблазны, — возможно, ее благочестивость произвела бы на него меньшее впечатление.

Нет, ее муж не был плохим человеком. Он был просто умным дураком, позволившим амбициям водить себя за нос и подвергшим их всех опасности, так как он поддерживал проигравшую сторону. Она первой почувствовала надвигающуюся беду и отправила близнецов к брату.

Тацита поняла, что ее мысли блуждают. Она дотащилась до стола и пригубила поску, смешав ее со снегом, взятым с подоконника, чтобы устранить уксусный привкус.

Затем она тихонько поставила чашу на стол — так, чтобы не разбудить мужа в соседней комнате. В свои шестьдесят пять он все еще имел кошачий слух, а жадность его развилась с тех пор, как налоги поглотили все их деньги. Не было случайностью и то, что закат их благополучия сопровождался возвышением ее брата, который был более сведущ в политическом маневрировании, чем он.

Тацита спрашивала себя: знает ли Гай, что она в городе? Конечно, должен знать. Шпионы Октавиана везде. И кроме того, Гай теперь генерал. Возможно, ему уже давно известно, что она здесь. Возможно, ему даже нравится это. Вполне справедливое наказание за то, что она сделала.

Она же, со своей стороны, лишь четыре дня назад узнала, что он находится в лагере. Клеон услышал это от одного из лазутчиков, который только что вернулся с Фламиниевой дороги. Хорошо, что у Клеона хватило здравого смысла сообщить об этом своей госпоже приватно, а не выболтать в лицо ее супругу. Тацита была удивлена, что раб знает о ней и Гае, поскольку она никогда об этом не говорила. Выходит, Альбия доверила ему тайну за пару недель до своей смерти.

За все годы, проведенные врозь, она видела Гая лишь однажды, семь лет назад, когда он устраивал чтения в Риме. Это было спустя шесть месяцев после рождения близнецов: время отчаяния для нее, когда она лежала, уткнувшись в стену, и, казалось, не было смысла продолжать.

Однако свинцовым вечером раннего февраля она не выдержала и опрометчиво решила посетить чтения. Она сказала мужу, куда собирается, — это казалось ей ужасной глупостью, — но она сомневалась, понял ли он, о чем идет речь. Он был занят подбором заключительных аргументов для особо сложного случая. Кроме того, что ему за дело, если жена посетит модные поэтические чтения? Для дамы из общества это вполне подходящее развлечение. И естественно, поэт, о котором шла речь, был лучшим в Риме.

Она завернулась в плотное покрывало, так что Гай не имел возможности ее узнать.

Он не столько постарел, сколько стал жестче. По сторонам его рта глубоко прочертились вертикальные линии, а солнце и военная служба сделали его лицо темно-бронзовым. Из-за этого его светло-серые глаза казались еще более глубокими, их взгляд было трудно долго выносить.