Но Микеланджело на роду было написано» — не терпеть никаких помощников. Начал он с того, что объявил помост Браманте непригодным для работы и велел сделать другой. Что касается до флорентийских живописцев, он встретил их хмуро и без лишних слов выставил за дверь.
«В одно прекрасное утро он велел соскоблить все, что они сделали, заперся в капелле и не хотел им открывать, даже не принял их у себя на дому. Когда они нашли, что шутка затянулась, они решили вернуться во Флоренцию, весьма униженные» [101].
Микеланджело остался один с несколькими рабочими [102], и трудность задачи, вместо того чтобы уменьшить его смелость, наоборот, побудила его расширить план и расписать не только потолок, о чем сначала шла речь, но и стены.
Гигантская работа началась 10 мая 1508 года. Мрачные годы, самые мрачные, но и самые возвышенные во всей его жизни! Здесь встает легендарный Микеланджело, герой Сикстинской капеллы, грандиозный образ которого запечатлен — и должен остаться запечатленным — в памяти человечества.
Страдал он ужасно. Письма того времени свидетельствуют о страстном отчаянии, которое не может удовлетвориться своими божественными мыслями:
«Я очень удручен. Вот уже год, как я гроша не получал от папы; я ничего у него не прошу, так как работа моя недостаточно подвинулась вперед для того, чтобы в моих глазах заслуживать вознаграждения. Это происходит от трудности задачи и оттого, что она не относится к моей профессии. Поэтому я бесплодно теряю время. Да поможет мне бог!» [103]
Только что он окончил «Потоп», как произведение начало покрываться плесенью: нельзя было больше различить фигур. Он отказался продолжать.
Но папа ие принимал никаких отговорок. Пришлось снова приняться за работу.
К его трудам и тревогам присоединились еще докуки, причиняемые ему родными. Все семейство сидело у него на шее, злоупотребляло, им, выжимало из него все соки. Отец не переставал стонать и тревожиться по поводу денежных дел. Микеланджело должен был терять время на то, чтобы его подбадривать, когда сам был в удрученном состоянии.
«Не волнуйтесь, это не такие вещи, которые грозили бы жизни… Покуда у меня самого что-нибудь есть, я не допущу, чтобы вы нуждались в чем-нибудь… Даже если все, что у вас есть, будет у вас отнято, вы ни в чем не будете нуждаться, пока я жив… Я предпочту быть бедным и знать, что вы живы, чем обладать всем золотом на свете и знать, что вы умерли… Если вы не можете, как другие, пользоваться почестями этого мира, удовлетворитесь тем, что вы едите свой хлеб, живете во Христе добрым и бедным, как я это здесь делаю; я нахожусь в нужде и не мучаю себя заботами ни о жизни, ни о почестях, то есть о мире; и я живу в больших трудах и в бесконечном сомнении. В течение пятнадцати лет у меня не было часа спокойного; я сделал все для вашей поддержки; и ни разу вы не поверили этому, не признали этого. Да простит бог нам всем! Я готов и з будущем, покуда жив, поступать так же, если только у меня будет, возможность» [104].
Трое братьев его эксплоатировали. Они ждали от него денег, положения; они без зазрения совести черпали из небольшого капитала, что он составил во Флоренции; они приезжали к нему гостить в Рим; Буонаррото и Джован Симоне покупали себе торговые предприятия, а Джисмондо — земли около Флоренции. И они не чувствовали к нему никакой благодарности: им казалось, что так и должно быть. Микеланджело знал, что они его эксплоатируют, но он был слишком горд, чтобы положить этому предел. Молодчики на этом не остановились. Он, и вели себя плохо и в отсутствие Микеланджело дурно обращались с отцом. Тогда он разражался бешеными угрозами. Он стегал братьев, как испорченных мальчишек, хлыстом. При случае он бы их убил.