Жизнь Микеланджело

Художники, работавшие у Микеланджело подмастерьями, люди в общем ему преданные, не все блистали талантами. Говорили, что он с умыслом подыскивал себе посредственностей, дабы иметь в них не сотрудников, а лишь послушных исполнителей, что, впрочем, следовало бы признать вполне с его стороны законным. Однако Кондиви утверждает, что «неверно, будто он не хотел их ничему учить, как многие его в том упрекают; напротив, он охотно делился своими знаниями. К несчастью, судьбе было угодно, чтобы ему попадались ученики либо мало одаренные, либо одаренные, но не прилежные, такие, что, проучившись несколько месяцев, уже мнят себя чуть ли не мастерами».

Можно не сомневаться, что первое требование, которое Микеланджело предъявлял к своим подмастерьям, было беспрекословное повиновение. Беспощадный с теми, кто держался с ним самонадеянно, он проявлял поистине чудеса терпения и доброты по отношению к ученикам скромным и преданным. Лентяй Урбино, «не желавший работать»[342] – и слава богу, что не желавший, ибо, едва взявшись за резец, тотчас непоправимо испортил «Христа» Минервы, – был во время болезни окружен отеческой заботой Микеланджело.[343] Он говорил, что Микеланджело ему «дороже отца родного». Пьеро ди Джанното был художнику «как сын родной». Сильвио ди Джованни Чеппарелло, оставивший службу у Микеланджело, чтобы поступить к Андреа Дориа, в отчаянии умоляет принять его обратно. Трогательная история Антонио Мини рисует нам щедрость Микеланджело к своим помощникам. Мини, тот самый ученик Микеланджело, который, по Вазари, «был прилежен, но не одарен», полюбил во Флоренции дочь одной бедной вдовы. Родители юноши попросили Микеланджело удалить его из Флоренции. Антонио пожелал ехать во Францию,[344] и Микеланджело сделал ему царский подарок: «все рисунки, картоны и картину «Леда»,[345] а также все модели, которые он к ней изготовил из воска и глины». С этими богатствами Антонио и пустился в путь.[346] Но злой рок, подстерегавший любое начинание Микеланджело, не замедлил обрушиться и на его скромного друга. Мини отправился в Париж показать «Леду» королю. Но Франциск I был в отъезде. Антонио оставил «Леду» на хранение одному знакомому итальянцу, Джулиано Буонакорси, а сам вернулся в Лион, где думал обосноваться. Когда несколько месяцев спустя он снова приехал в Париж, «Леда» исчезла; Буонакорси сам продал картину Франциску I! Антонио едва не лишился рассудка. Оставшись без средств, без друзей, в чужом городе, не зная, где и у кого искать защиты, он в конце 1533 г. умер там с горя.

Но из всех этих подмастерьев Микеланджело предпочитал и навсегда увековечил своей привязанностью Франческо д'Амадоре из Кастельдуранте, прозванного Урбино. Урбино находился на службе у Микеланджело с 1530 г. и работал под его руководством над гробницей Юлия II. Микеланджело беспокоило, что будет с Урбино, когда не станет его учителя.

«Как-то Микеланджело спросил его: «Что ты будешь делать, когда я умру?» – Урбино отвечал: «Пойду служить к кому-нибудь». – «Бедный ты, бедный, – воскликнул Микеланджело, – я не допущу, чтобы ты нуждался», – и дал ему сразу две тысячи дукатов – подарок, который может позволить себе разве только император или папа».[347]

Но Урбино умер раньше своего учителя.[348] На следующий день после его смерти Микеланджело писал племяннику:

«Вчера в четыре часа пополудни скончался Урбино. Я так опечален и расстроен, что мне легче было бы умереть вместе с ним. Я очень любил его, и он заслуживал любви – это был достойнейший человек, честный и преданный. С его смертью, мне кажется, жизнь для меня кончена, я нигде не нахожу себе покоя».

Боль была так глубока, что три месяца спустя, как видно из знаменитого письма к Вазари, Микеланджело не только не утешился, но еще острее ощущал свою утрату.

«Мессер Джорджо, дорогой друг, простите, если напишу нескладно, я все же попытаюсь хоть кратко ответить на Ваше письмо. Вы знаете, что умер Урбино. Это безмерное для меня горе, но и величайшая милость, явленная мне богом. Милость всевышнего в том, что если при жизни Урбино привязывал меня к жизни, то, умирая, научил меня, как надо умирать, не только не страшась смерти, но призывая ее. Он жил у меня двадцать шесть лет и всегда был мне верен и предан. Я сделал его состоятельным человеком и думал, что теперь, когда я стар, он будет мне опорой. Но бог рассудил иначе. Единственная оставшаяся мне нынче надежда – встретиться с ним в раю, ибо ниспосланная ему богом блаженная кончина порукой, что ему уготовано там место. Тяжелее, чем смерть, было ему сознание того, что он оставляет меня в этом неверном мире, с его тревогами и заботами. Лучшее, что во мне было, покинуло вместе с ним этот свет, где ныне мне остались одни лишь горести».[349]