Жизнь Микеланджело

Если мой грубый молот придает твердому камню то один, то Другой образ, то лишь оттого, что молот держит живая рука, она его ведет, направляет – посторонняя сила движет им. Но занесенный высоко в небесах божественный молот творит красоту – свою красоту и красоту всего сущего. Ни один молот не создается без другого молота, лишь этот, единственный, дает жизнь и движение всему. Но тем сильнее бьет молот по наковальне, чем выше он поднят; потому так высоко, до самых небес, поднялся надо мною этот молот. И он приведет мой труд к желанной цели, если божественный кузнец поможет ему теперь. До сих пор его удары звучали одиноко.[267]

Другой сонет, более нежный, провозглашает торжество любви над смертью:

Когда та, что исторгла у меня столько вздохов, покинула этот мир, скрылась от себя самой и от меня, природа, считавшая нас достойными ушедшей, залилась краской стыда, а мы – горькими слезами. Но пусть смерть не вздумает хвалиться, что ей удалось погасить это светило из светил, подобно стольким другим. Нет, любовь восторжествовала и вернула ей жизнь на земле и на небе, среди святых! Несправедливая и злая смерть надеялась заглушить громкую славу ее добродетелей и заставить померкнуть красоту ее души. Напрасно! Остались творения, которые освещают ее образ таким блеском жизни, какого ей ее было дано, даже когда она была жива; смертью же своей она завоевала теперь и небо.[268]

Именно в пору строгой и светлой дружбы с Витторией[269] Микеланджело создал свои последние крупные живописные и скульптурные произведения: «Страшный суд», фрески в капелле Паолина и – наконец-то! – гробницу Юлия II.

Когда в 1534 г. Микеланджело, покинув Флоренцию, поселился в Риме, он надеялся, со смертью Климента VII, освободиться от всех прочих работ, закончить гробницу Юлия II и, свалив с души это бремя, умереть со спокойной совестью. Но едва он туда прибыл, как опять дал закабалить себя новому хозяину.

«Павел III призвал к себе Микеланджело и попросил служить ему. Микеланджело отказался, говоря, что, пока не закончена гробница Юлия II, он связан договором с герцогом Урбинским. Тогда папа рассердился и воскликнул: «Тридцать лет я ждал, так неужели, став папой, не удовлетворю своего желания? Я порву договор, и ты будешь мне служить, что бы там ни было».[270]

Микеланджело стал помышлять о бегстве.

«Он думал искать приюта у любимца Юлия II и своего большого друга епископа Алерийского в одном аббатстве возле Генуи. Там, имея под рукой каррарский мрамор, он мог бы быстро закончить свою работу. Была у него также мысль удалиться в Урбино – мирный уголок, где, как он надеялся, к нему отнесутся хорошо в память Юлия II. С этой целью он даже послал одного из своих слуг купить там дом».[271]

Но когда надо было принять окончательное решение, у него по обыкновению не хватило духу: он испугался последствий своего поступка, как и всегда теша себя несбыточной надеждой на то, что удастся сговориться и уладить дело. И снова оказался в плену, из которого так и не мог вырваться до самой смерти.