Жизнь Микеланджело

Возможно, что два великолепных рисунка «Воскресения», находящиеся в Лувре и в Британском музее, также были созданы под влиянием Виттории. На том рисунке, что в Лувре, Христос, сложенный как Геркулес, в гневе отбросил тяжелую надгробную плиту; одна нога его еще в могиле, а сам он, подняв голову и воздев руки, в страстном порыве устремляется к небу, чем-то напоминая одного из луврских «Пленников». Вернуться к богу! Уйти из этого мира, от этих людей, ползающих у его ног, поверженных в тупом страхе. Он даже не глядит на них. Наконец-то, наконец он вырвется из жизненного плена… В рисунке, хранящемся в Британском музее, больше внутреннего спокойствия. Христос уже вышел из гроба, могучее тело парит в ласкающем легком воздухе; он скрестил на груди руки, запрокинул голову и, в блаженстве закрыв глаза, уходит в сияющую высь, подобно солнечному лучу.

Итак, Виттория открыла художнику мир веры. Более того, она дала новый толчок его поэтическому гению, пробужденному любовью к Кавальери.[261] Она не только разъясняла ему божественные откровения, о смысле которых он смутно догадывался, но, по словам Тоде, подала пример введения подобных религиозных мотивов в поэзию. Как раз в первую пору их знакомства и появились «Духовные сонеты» Виттории.[262] Они посылались великому другу по мере того, как выходили из-под ее пера.[263] Микеланджело черпал в этих стихах утешение и поддержку. Прекрасный сонет, которым художник отвечает Виттории, говорит о том, как он растроган и как благодарен ей:

О ты, благословенный дух, что горячей любовью поддерживаешь жизнь в моем дряхлом сердце и не даешь ему умереть, отличая среди окружающих тебя радостей меня, хотя кругом столько более достойных… Такой ты предстала очам моим когда-то, такой и теперь являешься душе моей, чтобы утешить меня… За все твои благодеяния, за то, что не забываешь меня в моих печалях, я пишу, чтобы отблагодарить тебя, ибо полагать, что я в силах отплатить тебе за твои прекрасные, полные живого чувства творения жалкими своими картинами было бы недостойной, пустой самонадеянностью.[264]

Летом 1544 г. Виттория вернулась в Рим, где и прожила в монастыре Санта-Анна до самой смерти. Микеланджело навещал ее. Она заботилась о нем, старалась внести хоть немного радости и уюта в его одинокое существование, сделать ему тайком какой-нибудь подарок.

Но несговорчивый старец, «не желавший принимать подарков от кого бы то ни было»,[265] даже от самых дорогих ему людей, обычно огорчал ее отказом.

Она умерла. Он присутствовал при ее кончине и произнес несколько трогательных слов, которые показывают, какой целомудренно строгой была их великая любовь:

«Меня убивает мысль, что, когда она умерла, я не поцеловал ее в лоб и лице, а поцеловал только руку».[266]

«После ее смерти он долго не мог прийти в себя, – пишет Кондиви, – казалось, у него помутился рассудок».

«Она всегда желала мне добра, – с грустью говорил впоследствии Микеланджело, – и я ей также (Mi voleva grandissimo bene, e io non meno a lei). Смерть отняла у меня большого друга».

На ее смерть он написал два сонета. Один, проникнутый духом платонизма, отличается чрезвычайной вычурностью и каким-то исступленным утверждением духовности; он напоминает ночь, прорезаемую молниями. Микеланджело сравнивает Витторию с молотом божественного ваятеля, высекающим из материи искры высоких мыслей: