Жизнь Марии Медичи

Людовик уже не мог сдержать слез. Он бросился в кресло, опустил голову и принялся нервно сжимать пальцами колени.

— Сир, — сказал кардинал, и голос его был полон жалости, — подумайте о своем положении. Ваш брат ненавидит вас. Ваш трон и ваша власть в опасности.

— Я знаю, я знаю. Но вы давно знакомы с моей матерью. Она же не будет на деле помогать заговорщикам против нас. Слова ничего не стоят, Ришелье.

— Увы, — сказал кардинал, — вы позволите ненадолго вернуться к прошлому?

— Если так нужно, — согласился Людовик. — Как король, я обязан вас выслушать.

— Когда Гастон женился на герцогине де Монпансье, он получил за невестой огромное приданое. И где оно теперь? Королева-мать продала всех, а деньги дала Гастону на покупку оружия.

Людовик схватился за голову. Все это было ужасно: мать раздобыла деньги на восстание против своего собственного сына! Неудивительно, что ей хотелось уничтожить кардинала де Ришелье. Тогда он полностью бы оказался в ее руках и в руках Гастона. Они бы его убили, отравили. Во Флоренции, на родине матери, так было принято. Там всегда так избавлялись от неугодных. Ее нужно было остановить… Срочно… Всеми доступными способами…

— Ришелье!

— Да, сир?

— Я понимаю. Мою мать нельзя оставлять на свободе. Как это сделать?

Людовик встал. В мигающем свете камина его лицо казалось темным и угрюмым, глаза покраснели от слез.

— Прикажите ее двору отправиться в Компьень, — сказал кардинал. — Там все будет организовано. Детали оставьте мне, для вас они слишком мучительны. Я поступлю с Ее Величеством так, как если бы сам был ее сыном.

— Да будет так, — пробормотал король. — Но пусть все произойдет побыстрее. Ожидание для меня хуже всего.

— Поверьте, сир, через неделю все закончится, и вы станете в значительно большей степени королем Франции, чем сейчас.

* * *

Так все обстояло или не так, точно сказать невозможно. Важно другое. Важно то, что ситуация вдруг повернулась в самом неожиданном ракурсе. Король (и это исторический факт. — С.Н.) призвал к себе кардинала и объявил ему о своем решении: он признателен ему за все, что Ришелье сделал для его матери и для Франции, он решительно настроен защитить Ришелье от клики врагов, которая воспользовалась благосклонностью Марии Медичи, и он намерен и впредь пользоваться его услугами.

Дальше — больше. Людовик отверг просьбу Ришелье об отставке и сказал, что его советы более ценны для Франции, чем советы его матери.

Потом он сказал, что все зло идет не от Марии Медичи, а от окружающей ее клики, с которой он намерен разделаться. Далее король пригласил к себе министров и государственных секретарей. В результате самые ярые сторонники Марии Медичи были сняты со своих постов и отправлены в изгнание.

* * *

Тот день вошел в историю как День одураченных. Он получил такое название из-за произведенных внезапных перестановок. Тогда, осенью 1630 года, вряд ли кто-то из участников событий, включая и самого кардинала, мог бы представить себе, какие изменения ожидают каждого из них в самом скором будущем.

Собственно, в День одураченных (10 ноября 1630 года) Мария Медичи оскорбила сначала племянницу кардинала де Ришелье, которую согласилась принять в состав своих фрейлин, а потом и самого кардинала, сумевшего по потайному ходу попасть в залу, где разговаривали Их Королевские Величества.

Франсуа де Ларошфуко в своих «Мемуарах» рассказывает:

«Когда король затворился наедине с королевой, она опять стала жаловаться на кардинала и объявила, что не может больше терпеть его у кормила государства. Понемногу оба собеседника начали горячиться, и вдруг вошел кардинал. Королева, увидев его, не могла сдержать своего раздражения: она принялась упрекать его в неблагодарности, в предательствах, которые он совершил по отношению к ней, и запретила ему показываться ей на глаза. Он пал к ее ногам и пытался смягчить ее своей покорностью и слезами. Но все было тщетно, и она осталась непреклонной в своей решимости».

Казалось бы, для кардинала все было кончено, и Мария Медичи, уверенная в своем сыне и в том, что он никогда не предпочтет ей кардинала, совсем позабыла об осторожности и открыто стала праздновать свою победу.

Молва об опале кардинала де Ришелье распространилась немедленно. Почти никто не сомневался, что он окончательно низложен, и придворные устремились толпой к королеве-матери, чтобы разделить с ней ее торжество.