Жизнь Марии Медичи

Друзья Кончино Кончини не сделали даже попытки вступиться за него. Они просто сразу обратились в бегство, справедливо полагая, что было бы неправильно вот так умереть прекрасным апрельским утром…

Пока гвардейцы, войдя в раж, наносили удары ногами по мертвому телу Кончино Кончини, господин д’Орнано явился к королю и, отвесив поклон, доложил:

— Сир, дело сделано!

Людовик XIII приказал открыть окно, вышел на балкон и, не скрывая своей радости, крикнул убийцам, все еще находившимся перед Лувром:

— Большое спасибо! Большое спасибо всем!

Потом он перекрестился, поднял руки к небу и воскликнул:

— Вот он — первый день моего настоящего владычества!

В ответ на это внизу закричали:

— Да здравствует король!

* * *

Примерно в это самое время в покои Анны Австрийской вбежал Франсуа де Бассомпьер в сопровождении полудюжины придворных, часть из которых была вооружена. Придворные дамы вскочили и заголосили от страха, только одна Анна не издала ни звука. Она поднялась из кресла и одним движением руки удержала своих испанок от попытки собраться вокруг нее.

— Ваше Величество, — выдохнул де Бассомпьер, — прошу прощения, но меня послал король. Вы должны пойти со мной и немедленно присоединиться к нему. Ради вашей собственной безопасности!

— Что случилось? — спросила Анна. — Я не двинусь с места, пока вы не скажете мне, что случилось!

— Маршал д’Анкр убит, — ответил де Бассомпьер. — Десять минут назад его застрелили возле Лувра. Во дворце — революция, мадам! За короля! Вот почему он хочет, чтобы вы были рядом с ним. Уже отправлены солдаты с целью арестовать королеву-мать, но возможно сопротивление…

— Иду немедленно, — ответила королева и в сопровождении де Бассомпьера и его людей направилась в личные покои короля. Там царило такое возбуждение, что она сначала даже не смогла к нему подойти. Повсюду толкались и шумели люди. Вдруг возникло общее движение к окнам, и Анна, захваченная толпой, переместилась к окну и смогла увидеть то, на что смотрели все остальные.

— Вон там, мадам, глядите вниз. Посмотрите, что мой дорогой де Люинь сделал для меня!

Рядом с Анной стоял ее муж, и его черные глаза возбужденно сверкали, а на болезненном лице горел румянец. Казалось, его лихорадит.

— Сир, что это? Что случилось? Кончини убит?

— Убит? — переспросил Людовик.

И первый раз за долгие месяцы Анна услышала смех мужа.

— Смотрите вниз! Смотрите, насколько он убит!

Из окна Анне было видно, что главный двор полон народу. У ворот стояла вооруженная стража, а несколько человек что-то медленно тащили по булыжникам. Это было тело Кончино Кончини, столь обожаемого Марией Медичи, и теперь его тащили за ноги из дворца, в котором он распоряжался так долго и с такой бесцеремонностью. Кровавый след тянулся за его телом, окрашивая булыжник в красный цвет, великолепные одежды были пропитаны кровью и выпачканы грязью. Тело с силой швырнули на середину двора, так что голова недавнего фаворита откинулась, а серое безжизненное лицо уставилось в небо. Анна отпрянула назад, закрыв лицо руками, чтобы не видеть этого ужасного зрелища.

— Собака и впрямь мертва, Ваше Величество…

Это был уже совсем другой голос, и он шептал ей прямо в ухо.

Анна открыла глаза, стараясь не смотреть на кошмарную сцену внизу, и увидела рядом с собой герцога де Люиня. Рука счастливого Людовика обвивала его шею.

— Так будут уничтожены все враги короля, — сказал де Люинь.

* * *

В это время в покоях Марии Медичи происходило следующее. Королеве-матери, конечно же, также сообщили о трагическом конце ее фаворита. Она побледнела и спросила:

— Кто его убил?

— Николя де Витри, маркиз де л’Опиталь, по приказу Его Величества.

Понимая, что отныне ее сын возьмет бразды правления в свои руки, Мария Медичи в отчаянии опустилась в кресло. Для нее все было кончено.

— Я царствовала семь лет, — сказала она. — Теперь меня ждет венец только на небе.

Удивительно, но у нее не нашлось ни одной слезинки для Кончино Кончини. Похоже, страх за собственную жизнь заглушил в ней все другие чувства. Это было особенно заметно, когда кто-то спросил у нее, как сообщить эту новость Леоноре Галигаи. Королева-мать лишь нервно отмахнулась.

— У меня своих забот достаточно. Если никто не решается ей сказать об этом, то пусть ей пропоют.

Но так как собеседник позволил себе настаивать, говоря, что известие это, несомненно, причинит супруге маршала д’Анкра сильное горе, Мария Медичи ответила с нескрываемым раздражением:

— У меня и без этого есть, о чем подумать. И пусть со мной больше не говорят об этих людях. Сколько раз я им советовала вернуться в Италию.

Подобную черствость можно объяснить лишь одним — страхом. Мария Медичи прекрасно понимала, что значит лично для нее смерть Кончино Кончини. Она означала конец ее власти. Она чувствовала, что для нее все кончено. Это только говорят, что когда некуда отступать — отчаяние окрыляет. На самом деле, отчаяние — это страх без надежды. И Мария Медичи в своем отчаянии не могла уже думать о ком-то другом.