Жизнь мальчишки. Том 2

Если он уже считает меня сумасшедшим, то что мэр скажет, когда увидит, что я сотворил с его шляпой. Я решил не признаваться, пускай мэр все увидит сам.

— Ну что ж, — проговорил мэр с тихим смешком, который, вероятно, должен был означать, что он находит и веселую сторону в случившемся. — За последнее время у меня это был самый интересный день, Кори.

— Да, сэр. Мэр, э-э-э… Своуп?

— Да?

— Я хочу сказать: не страшно, что в грамоте ошибка. Ничего, что мое имя написано не правильно, так даже интереснее. Не нужно отдавать грамоту исправлять гравировщику.

По-моему, не правильно подписанная грамота послужит мне отличным наказанием — каждый раз, когда я буду смотреть на нее, я буду вспоминать о том, как я бросил в мэра стулом и свалил его с ног.

— Нет, Кори, даже не думай об этом. Грамоту я обязательно исправлю.

— Знаете, мэр Своуп, сэр, мне почему-то хочется, чтобы грамота осталась такая, как сейчас, без исправлений, — сказал я мэру, постаравшись придать голосу всю уверенность, на которую только был способен. Вероятно, у меня это получилось, потому что мэр ответил:

— Ну хорошо. Кори, если ты настаиваешь, пусть так и будет.

Потом он сказал мне, что должен идти, потому что его ждет горячая ванна с эпсомовской солью, и что мы с ним увидимся на церемонии награждения победителей литературного конкурса. Повесив трубку, я оказался лицом к лицу с мамой, которая потребовала немедленных объяснений, почему это вдруг я вздумал, что мэр Своуп собирается меня убить. Я пустился в долгие пространные объяснения, во время которых в кухне появился пришедший с работы отец, — и в конце концов было решено, что я заслужил наказание за свою глупую выходку. Я был отправлен на час в мою комнату, куда я, собственно, и так собирался удалиться.

Оказавшись в своей комнате, я занялся изучением двух перышек на письменном столе. Оба зеленые, но совершенно разные. Одно ярче, другое потемнее. Одно большое, другое поменьше. Взяв со стола перышко, найденное на берегу озера Саксон, я положил его на ладонь и как следует рассмотрел через увеличительное стекло, все волоконца и края. Возможно, Шерлок Холмс мог бы составить по перу устный портрет преступника, но я в своих дедуктивных способностях стоял гораздо ниже даже его друга доктора Ватсона.

Мэр Своуп был тем самым человеком в зеленой шляпе, которого я видел во время наводнения. Его “нож” оказался специальным приспособлением для чистки курительной трубки. Что у него могло быть общего с неизвестным, которого я видел на опушке, или с утопленником со дна озера? Одно я знал точно: в лесу у озера Саксон не водятся птицы с изумрудно-зеленым оперением. Тогда откуда там могло взяться перо?

Я отложил перо из шляпы мэра, намереваясь вернуться к нему позже, хотя в глубине души знал, что этого никогда не случится, а перо с озера Саксон аккуратно убрал обратно в коробку с Белой совой, которую снова спрятал в один из семи волшебных ящиков.

В ту ночь мне вновь снились четыре молодые девушки-негритянки, одетые во все выходное, словно собрались в церковь. На мой взгляд, самой старшей из них было не больше тринадцати-четырнадцати, трем другим было около одиннадцати. На этот раз девочки стояли под зеленым, в густой листве, деревом, оживленно переговариваясь. Две держали под мышками Библии. О чем они говорили, я не разобрал. Внезапно одна из девочек рассмеялась, а за ней засмеялись ее подруги. Их смех журчал в моих ушах будто вода в ручье. Потом вдруг мир затмила вспышка такой невиданной силы, что мне пришлось бы зажмурить глаза, если бы они и так не были крепко закрыты. Оказалось, что я стою в эпицентре страшного смерча или урагана; раскаленный ветер кружит по сторонам от меня, срывая с меня одежду и выдирая волосы. Когда я снова смог видеть мир, я оглянулся и обнаружил, что девочки куда-то исчезли, а дерево лишилось всех своих листьев.

После этого я наконец проснулся. Мое лицо было покрыто потом, словно я и вправду получил огнедышащий поцелуй смертоносного урагана. На заднем дворе беспокойно лаял Рибель. Взглянув на светящийся циферблат своего будильника, я выяснил, что всего половина третьего ночи. Рибель все гавкал как заводной, его лай разбудил и переполошил других собак, сначала соседских, а потом и всех остальных в округе, и я решил, что раз уж все равно не сплю, то выйду и успокою Рибеля. Поднявшись с кровати, я случайно выглянул в окно и сразу же увидел, что в сарае горит свет.

Откуда-то доносилось едва слышное поскрипывание. Определив, что звук доносится из сарая, и пробравшись туда, я увидел своего отца: он сидел за верстаком в одной пижаме и что-то медленно писал на старом счете в свете рабочей лампы. Крепко держа ручку рукой, он то ли рисовал, то ли что-то писал на лежавшем перед ним клочке бумаги. Его ввалившиеся глаза лихорадочно горели; приглядевшись, я заметил, что на его лбу, так же как и на моем, блестит пот. Рибель перестал лаять. Теперь он жутко завыл.

Отец забормотал.