Жизнь Магомета

Среди курайшитских женщин, явившихся для принесения ему присяги, он заметил Хенду, жену Абу Софиана, грозную женщину, подстрекавшую неверных в Ухудской битве и грызшую сердце Гамзы из мести за смерть ее отца. Теперь она пришла закутанной в покрывало, чтобы остаться неузнанной, но при виде устремленного на нее взгляда Магомета она пала к его ногам, восклицая: «Я Хенда, прости!». Магомет простил и был вознагражден за свое милосердие тем, что она осмеивала его учение.

В числе осужденных на наказание был и убийца Гамзы, эфиоп Вакса, убежавший, однако, из Мекки при вступлении в нее войск Магомета; через некоторое время он явился к пророку и, прежде чем тот признал его, заявил о своей верности исламу. Он был помилован, и его заставили рассказать все подробности смерти Гамзы; после этого Магомет прогнал его, приказав никогда больше не показываться ему на глаза. Он пережил эпоху халифства Омара и был несколько раз наказан в его царствование плетьми за пьянство.

Другой осужденный на изгнание был Абдаллах ибн Саад, молодой курайшит, соединивший в себе талант воина с замечательным остроумием и юмором. Так как он легко владел пером, то Магомет употреблял его прежде для письменного изложения откровений Корана. Исполняя эту обязанность, он часто переделывал и искажал текст; нашли даже, что он вследствие невнимательности или умышленно иногда изменял его, так что выходила бессмыслица; нередко в кружке товарищей он шутил и острил над своими переделками и поправками, замечая, что если Коран служит доказательством того, что Магомет – пророк, то, значит, и он, Саад, должен быть наполовину пророком. Когда эти ошибочные или умышленные вставки и искажения были обнаружены, он бежал от гнева пророка и, вернувшись в Мекку, снова стал идолопоклонником. При взятии города молочный брат укрыл его в своем доме и держал у себя, до тех пор пока не улеглось волнение, после чего он представил его пророку и стал просить о его помиловании. Тут снисходительность Магомета подверглась самому сильному испытанию. Виновный обманул его доверие; надсмеялся над ним; старался зародить сомнение в его апостольском посланничестве и нанес удар по вере в самой ее основе. Несколько времени Магомет не прерывал грозного молчания, надеясь, как впоследствии признался, что кто-нибудь из ревностных учеников отсечет преступнику голову. Но так как никто не двинулся, то он, уступая просьбе Османа, согласился на помилование. Абдаллах тотчас же произнес символ веры и жил с тех пор как добрый мусульманин. Имя его встречается в войнах халифов. Он был одним из самых ловких наездников своего племени, проявляя до самой смерти эту преобладающую в нем страсть; умирая, он повторял сотую главу Корана под названием «Боевые кони». Может быть, это была одна из глав, которую он исказил.

Третий осужденный был Акрема ибн Абу Джаль, часто обнаруживавший смертельную ненависть к пророку, ненависть, которую он унаследовал от отца своего. При вступлении Магомета в Мекку Акрема вскочил на лихого коня и скрылся в другие ворота, покинув красавицу-жену Омм-Хакем, на которой он только что женился. Омм-Хакем приняла мусульманскую веру и вскоре после того узнала, что ее муж, пытавшийся морем переправиться в Йемен, был снова отнесен бурей к гавани. Бросившись поспешно к Магомету, она, растрепанная, с распущенными волосами, без покрывала, пала к его ногам, умоляя о помиловании мужа. Пророк, тронутый, вероятно, более красотой, чем горем, ласково приподнял ее и обещал исполнить ее просьбу. На пристань она прибежала как раз в то время, когда корабль, на котором находился Акрема, готовился к отплытию. Она вернулась в Мекку, сидя верхом на коне сзади мужа, которого и представила пророку как правоверного. Тут, однако, она так тщательно закрылась покрывалом, что видны были одни только черные глаза ее. Магомет утвердил обращение Акремы, сделал его начальником отряда хавазинов ради прекрасной и преданной жены его и щедро одарил молодую чету. Подобно многим другим обращенным врагам и Акрема оказался храбрым воином в войнах за веру и, отличившись не раз, пал в битве, изрубленный мечами и пронзенный копьями.

Весь образ действий Магомета после взятия Мекки показывает, что это было скорее религиозным, чем военным торжеством. Сердце его смягчилось на родине, когда она стала ему подвластна; при успехе затихла и его злоба, и он от всей души склонялся к милости.