Лишенная военной поддержки англичан, Грузия стала бы легкой добычей для большевиков, если бы Красная Армия не была занята поляками и Врангелем. В начале 1921 года руки у большевиков освободились. Троцкий требовал присоединения Грузии. Его поддерживали Сталин и Орджоникидзе, в которых горячая грузинская кровь и большевистская агрессивность сочетались самым удачным образом. Красная Армия вторглась в Грузию, и в феврале 1921 года меньшевистское правительство было свергнуто большевиками.
События в маленькой Грузии отражали общее положение: эра западной интервенции в Советской России приближалась к концу. Красин вел в Лондоне переговоры о торговле, долгах и кредитах. В Риге Иоффе прилагал усилия, чтобы заключить постоянный мирный договор с Польшей.
Иоффе был недоволен. ЦК каждый раз перебрасывал его с одного поста на другой. Он был устал и раздражен. Он пожаловался Ленину на ЦК в письме от 15 марта 1921 года, в котором явно отождествлял ЦК с Лениным лично. Ленин ответил 17 марта1: «Во-1-х. Вы ошибаетесь, повторяя (неоднократно), что «Цека, это я». Это можно писать только в состоянии большого нервного раздражения и переутомления». Ленин привел пример, когда «старый Цека», в который входил и сам Иоффе, «побил» его «по одному из гигантски важных вопросов». «Зачем же так нервничать, что писать
Во-2-х. Ни тени ни недовольства Вами, ни недоверия к Вам у меня нет.
Как же объяснить дело? Тем, что Вас
Невыбор во Всецик? Спросите хоть Троцкого, сколько раз колебались принципиальные мнения и решения Цека об этом! Много раз! «Демократизм»
Мое
Отдохните. Приезжайте потом в Москву. Поговорим... Ваш Ленин».
С такими проблемами сталкивался не один верховный руководитель. Не были застрахованы от них и большевистское вожди.
Захват Грузии и то смягчение международной обстановки, которое этот захват отражал, дали Москве большую маневренность во внешней политике. Обозревая положение в середине 1921 года Ленин мог отметить «известное равновесие сил... между буржуазным обществом, международной буржуазией в целом, с одной стороны, и Советской Россией — с другой. Но, конечно, равновесие лишь в ограниченном смысле... в отношении военной борьбы... равновесие,— разумеется, весьма неустойчивое». Передышка могла в любой момент прерваться, предупреждал Ленин, выступая с докладом о тактике РКП перед Третьим конгрессом Коминтерна. Усиление Красной Армии остается по-прежнему непосредственной задачей, говорил он. «В отношении же нашей практической политики, тот факт, что в международном положении наступило некоторое равновесие, имеет известное значение, но только в том смысле, что мы должны признать, что революционное движение, правда, подвинулось вперед, но что развитие международной революции не пошло так прямолинейно, как мы этого ожидали. Когда мы начинали, в свое время... мы думали: либо международная революция придет нам на помощь, и тогда наши победы вполне обеспечены, либо мы будем делать нашу скромную революционную работу в сознании, что, в случае поражения, мы все же послужим делу революции, и что наш опыт пойдет на пользу другим революциям... Еще до революции, а также и после нее, мы думали: или сейчас же, или, по крайней мере, очень быстро, наступит революция в остальных странах, в капиталистически более развитых, или, в противном случае, мы должны погибнуть». Эту мысль Ленин три раза повторил почти дословно на протяжении трех минут.
Затем Ленин посоветовал делегатам-коминтернов-цам обратить внимание на «полтора или два миллиона... русских эмигрантов, которые рассеялись по всем заграничным странам». «В России нет ни одной деревни, где бы народ, где бы угнетенные не подверглись встряске. Несмотря на это, если мы хладнокровно оценим организованность и политическую ясность взглядов живущей за границей русской контрреволюционной эмиграции, мы убедимся, что классовое сознание буржуазии все еще выше классового сознания эксплуатируемых и угнетенных».
Ленин был пессимистически настроен.