В основании этой безумной политики, которую большевики почти точно повторили «во время прихода Гитлера к власти, лежала неистребимая привычка коммунистов предсказывать поражение врага и, таким образом, недооценивать его силы. От царской России советская Россия унаследовала чувство неполноценности, которое большевики превратили в миф о непобедимости. В день принятия Петром I титула «Отца отечества, Императора и Великого», 22 октября 1721 года, великий канцлер граф Головкин обратился к монарху с такими словами: «Вашего Царского Величества славные и мужественные воинские и политические дела, через которые токмо единые Вашими неусыпными трудами и руководством (культ личности!) мы ваши верные подданные из тьмы неведения на феатр славы всего света, и тако рещи, из небытия в бытие произведены, и во общество политичных народов присовокуплены...»333 Русские всегда и стыдились своей страны, и гордились ею. Так стыдились, что скрывали ее за потемкинскими деревнями пропагандных преувеличений и чувствовали, что должны стремиться к равенству с «политичными народами», и так гордились, что считали ее способной показать пример Западу. С помощью
Коминтерна Кремль надеялся и повести за собою Запад, и уничтожить капиталистического врага. Большевистская революция не зажгла мировой революции. Одно время надеялись, что ее зажжет Италия, но Ленин в трезвые минуты понимал, что Италия не обладает ни продовольствием, ни топливом, чтобы выдержать испытания революции. Но приятие заграничными партиями самого принципа революции было Ленину совершенно необходимо, во-первых, как подтверждение правоты большевизма, во-вторых, как средство связать их судьбу с судьбой Коминтерна, Кремля, России, как средство предотвращения реформ, в которых нуждался развивающийся капитализм. Чем более отдаленной становилась перспектива мировой революции, тем громче раздавались пророчества, тем полнее было подчинение иностранных коммунистов задачам советской внешней политики.
И июня 1921 года Ленин пишет председателю исполкома Коминтерна Зиновьеву: «Безусловно настаиваю, чтобы реферат дали ему» — Отто Куусинену, финну, позже принявшему советское подданство —
Незадачливый Бела Кун заслужил такое отношение со стороны Ленина тем, что не сумел удержать власти в Венгрии. Разгром революции объясняли тем, что Кун сотрудничал с социал-демократами,— страшный грех с точки зрения Москвы. Тем не менее, Кун был советским агентом в Германии во время неудачного коммунистического мятежа в марте 1921 года. Мятеж был обречен на неудачу заранее, надежды, которые возлагала на него Москва, увяли в одну ночь. Среди германских коммунистов, советовавших не предпринимать восстания, был Пауль Леви. Раздраженный Леви заявил, что отстраняется от руководства партией и напишет брошюру, в которой разоблачит
преступную авантюру тех, кто организовал восстание. В ответ на письмо Клары Цеткин и Леви Ленин написал 16 апреля 1921 года сравнительно дружелюбное письмо, адресованное обоим1. Он снимал с себя ответственность за восстание: «Что касается недавнего стачечного движения и выступлений в Германии, то об этом я абсолютно ничего не читал. Я охотно верю тому, что представитель Исполнительного комитета» — имеется в виду Бела Кун — «защищал глупую тактику, слишком левую — немедленно выступить, «чтобы помочь русским»: этот представитель очень часто бывает слишком левым». Что же касается позиции и брошюры Леви,— «Почему не подождать? Первого июня здесь конгресс. Почему не обсудить приватно здесь, перед конгрессом? Без публичной полемики, без выхода, без брошюр о разногласиях. У нас так мало испытанных сил...»
Но Леви уже невозможно было умиротворить. Он выпустил свою брошюру и ушел из руководства. Из партии его исключили.
При жизни Ленина и вплоть до своего конца, наступившего в 1943 году, Коминтерн оставался верен лозунгу «Чтобы помочь русским», но деятельность его больше помогала реакции, чем России.
43
СОВЕТСКАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА