Дома, устало раздеваясь и с досадой думая, что сейчас надо будет рассказывать Варваре о манифестации, Самгин услышал в столовой звон чайных ложек, глуховатое воркованье Кумова и затем иронический вопрос дяди Миши:
- Это вы что же, молодой человек, Шеллинга начитались, что ли?
- Я Шеллинга не читал, я вообще философию не люблю, она - от разума, а я, как Лев Толстой, не верю в разум...
- Как Толстой? Ого-о!..
"Чорт вас побери", - мысленно выругался Клим. Не желая видеть этих людей, он прошел в кабинет свой, прилег там на диван, но дверь в столовую была не плотно прикрыта, и он хорошо слышал беседу старого народника с письмоводителем.
- Человек живет не разумом, а воображением...
- Да - ну?
- То есть и разумом тоже, но это низшая форма, а высшие достижения наши не от разума...
- Наука, например?
- И наука тоже начинается с воображения.
- Налить вам? - спросила Варвара, и по ласковому тону вопроса Клим понял, что она спрашивает Кумова. Ему захотелось чаю, он вышел в столовую, Кумов привстал навстречу ему, жена удивленно спросила:
- Ты пришел? Где ты был?
- Смотрел манифестацию рабочих, потом - у патрона.
- Ага! - вскричал дядя Миша, и маленькое его личико просияло добродушным ехидством. - Ну что, как они? Пели "Боже, царя храни", да? Расскажите-ка, расскажите!
- Но ведь Гусаров рассказывал, - напомнила Варвара.
- А мы сопоставим показания, - шутливо сказал Суслов и, явно готовясь к бою, одернул на груди шерстяную оранжевую курточку, вязанную Любашею. Но прежде чем Самгин начал рассказывать, он заговорил сам.
- Гусаров этот - в сильнейшей ажитации, ему там померещилось что-то, а здесь он Плеханова искажал, дескать, освобождение рабочего класса дело самих рабочих, а мы - интеллигенция, ну - и должны отойти прочь...
Не слушая его. Кумов вполголоса бормотал, опрокинув длинное тело свое к Варваре:
- Хлысты, во время радений, видят духа святого, а> ведь духа-то святого нет...
Самгин, сделав удивленное лицо, посмотрел на него через очки, письмоводитель, сконфуженно улыбнувшись, примолк.
- Вообще выходило у него так, что интеллигенция - приказчица рабочего класса, не более, - говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье в стакан чаю. - "Нет, сказал я ему, приказчики революций не делают, вожди, вожди нужны, а не приказчики!" Вы, марксисты, по дурному примеру немцев, действительно становитесь в позицию приказчиков рабочего класса, но у немцев есть Бебель, Адлер да - мало ли? А у вас - таких нет, да и не дай бог, чтоб явились... провожать рабочих в Кремль, на поклонение царю...
Но, хотя Суслов и ехидничал, Самгину было ясно, что он опечален, его маленькие глазки огорченно мигали, голос срывался, и ложка в руке дрожала.
- Нет, Гусаров этот из таких, знаете, как будто "блажен муж", а на самом деле - "векую шаташася"...
- Вы уже знаете? - спросила Татьяна Гогина, входя в комнату, - Самгин оглянулся и едва узнал ее: в простеньком платье, в грубых башмаках, гладко причесанная, она была похожа на горничную из небогатой семьи. За нею вошла Любаша и молча свалилась в кресло.
- Что это мы знаем? - спросил Суслов, осматривая ее и Любашу. Любаша сердито фыркнула;
- Он - зубатовец, Гусаров-то...
- Позвольте! - беспокойно и громко сказал Суслов. - Такие вещи надо говорить, имея основания, барышни!
- Он- - дурак, но хочет играть большую роль, вот что, по-моему, довольно спокойно сказала Татьяна. - Варя, дайте чашку крепкого чая Любаше, и я прогоню ее домой, она нездорова.
Суслов, нетерпеливо стуча ложкой по косточкам своих пальцев, спросил ее:
- Нуте-с?
- Там, в Кремле, Гусаров сказал рабочим речь на тему - долой политику, не верьте студентам, интеллигенция хочет на шее рабочих проехать к власти и все прочее в этом духе, - сказала Татьяна как будто равнодушно. - А вы откуда знаете это? - спросила она.
- Нет, сначала вы, - вам-то как это известно? - торопливо проговорил Суслов.
- Я стояла сзади его, когда он говорил, я и еще один рабочий, ученик мой.
- Так, - сказал Суслов, глядя на Клима. Прошло несколько секунд неприятнейшего, ожидающего молчания. Потом Самгин, усмехаясь, напомнил:
- А еще недавно он утверждал необходимость фабричного террора.
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя с чашкой чая в руке на ручке кресла, а другой рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
- Слушало его человек... тридцать, может быть - сорок; он стоял у царь-колокола. Говорил без воодушевления, не храбро. Один рабочий отметил это, сказав соседу:
"Опасается парень пошире-то рот раскрыть". Они удивительно чутко подмечали всё.
- Ну, а как вообще были настроены? - спросил Суслов.
- Мне кажется - равнодушно. Впрочем, это не только мое впечатление. Один металлист, знакомый Любаши, пожалуй, вполне правильно определил настроение, когда еще шли туда: "Идем, сказал, в незнакомый лес по грибы, может быть, будут грибы, а вернее - нету; ну, ничего, погуляем".
Варвара хотела зажечь огонь.
- Подожди, - сказал Самгин, хотя в комнате было уже сумрачно.