— Антон! Ребенка я ругать не буду. А вот тебе точно влетит. — Я вылезла из-за стола, Людка — за мной. Надо все-таки посмотреть, что они там натворили. — Вы во что играли?
— В «панас». Это он захотел.
— Антон, будь мужчиной. Прячешься за малыша. Позорище!
— И ничего я не прячусь. Я правду говорю, — надулся Тошка. — Я вообще в «Контр-страйк» играл. А он ныл, что ему скучно. Я ему не нянька.
— Нет, ты посмотри, что они сделали. Они же Венькину вазу разбили, — рявкнула Людка. — Я этому паршивцу сейчас все уши оборву. А ну, иди сюда.
Санька быстренько среагировал на мамино приказание, тут же спрятавшись за мою спину. Решил, что так безопаснее.
— Жан, я тебе найду точно такую, — Люда явно расстроилась.
— Перестань. Дети есть дети. Тем более — виноват всегда старший. Знаешь, сколько мои посуды перебили? На пару хозяйственных магазинов хватит.
— Ты не понимаешь, это же не просто ваза, это — символ. Теперь она осталась одна. Нужно срочно найти парную.
— Люд, не бери в голову. Считай — Провидение подсказывает: не найти мне счастья в личной жизни. Сама понимаешь: устами, то есть руками, ребенка…
— Никогда так не говори — накличешь. Вот посмотришь, я найду замену.
Чему? Судьбе, что ли? Черепки были выброшены, на столик переселился горшок с фиалкой (нужно же чем-то занять опустевшее место), гости, наконец, ушли домой. В доме снова воцарилось относительное спокойствие. Хотя вазу было все-таки жалко…
«Здравствуй, Жанна!
Спасибо тебе за комплименты в мой адрес. Я даже где-то смущен, хотя, честно скажу — читать приятно.
Не сочти нескромным мое желание узнать о тебе больше (ты сама дала мне карт-бланш, вот я и воспользовался случаем). Расскажи подробней о своей жизни: как живешь, с кем, где работаешь. И спрашивай меня. Невозможно узнать человека ближе, не обмениваясь с ним информацией или обмениваясь скупо. Поэтому позволю себе надеяться на большое (очень-очень большое) ответное письмо от тебя. Буду ждать с большим нетерпением. Саша».
А как, оказывается, приятно получать письма. Даже по электронной почте. Даже от незнакомого человека. Только вот отвечать-то ему — что? Дурить голову человеку, как советовала Женька, не хочется совершенно. Противно как-то. А что тогда писать? Что во мне есть такого, что способно заинтересовать мужчину? Настолько, чтобы он захотел продолжить со мной знакомство? То-то и оно, что — ничегошеньки. Ни ума особого, ни внешности. Ни талантов никаких, даже самых завалященьких. Ну и ладно. Именно так и напишем.
«Здравствуй, Саша!
Что я могу сказать о себе? Я — самая обыкновенная женщина. Живу самой обыкновенной жизнью.
Когда-то казалось, что впереди нас всех ожидает что-то яркое и удивительное. Все мы, наверное, мечтали об этом. Но жизнь идет так, как идет, и очень часто — совсем не так, как хочется.
Хотя, по большому счету, мою жизнь нельзя назвать неудачной: у меня есть работа, у меня есть дети — казалось бы, главные составляющие успешности любой женщины. Но — для счастья этого мало. Для счастья нужно, чтобы не было одиночества. Одиночество просто противопоказано любому человеку: как женщине, так, впрочем, и мужчине. Просто любому из нас нужен рядом человек, «созвучный» его душе, человек, с которым можно поделиться всем: радостью, бедой, который всегда поймет и всегда поддержит. Это в идеале, конечно. В жизни часто иначе. Мы с мужем расстались. Кто был прав, кто — виноват, уже неважно. У него теперь другая семья, и я об этом не жалею. Но, как и любой женщине, мне тоже хочется счастья. Не знаю, насколько реально такое желание, но — хочется.
Саша, я благодарна тебе за письмо и очень надеюсь на ответное. Жанна».
— Нет, ты бы видела — какой мужчина! — Женька возвращалась от стоматолога, и ей просто необходимо было с кем-то поделиться впечатлениями. Димка ее для этой цели подходил, видимо, не очень, поэтому она и завернула к нам. — Я влюбилась с первого взгляда.
— По-моему, уж в кого-кого, а в стоматолога ты не могла влюбиться по определению. Сколько тебя помню, ты их боялась панически и в кресле сидела, зажмурившись.
— Так можешь себе представить, что это за мужик, если я даже бояться забыла?! Я вошла, увидела и — все — пропала! У меня ноги подкосились.
— От страха.
— От страха — дрожали, пока я в кабинет шла. А потом — подкосились. Даже не помню, как в кресле оказалась. Какие у него руки! Мягкие, нежные. Как же он обнимать должен. Полжизни отдать не жалко.
— Женька, руки у него — рабочий инструмент. Он должен быть нежным, чтоб ты с перепугу из кресла не выскочила и не сбежала. Со своими деньгами. Очнись, сейчас не нежность — конъюнктура!
— А голос…
— Женька!
— А глаза какие! Ты бы видела!
— Здрасьте, ты когда глаза-то рассматривала?
— Он же наклоняется. Глаза — в десяти сантиметрах от твоего лица. Я сижу — и дышать не могу. Перехватывает. Представляешь — вот он, рядом, чуть-чуть — и поцеловал бы. А ты сидишь с открытым ртом, как полная дура.
— Какого цвета?
— Что?
— Глаза — какого цвета?
— Не знаю… Не рассмотрела. Да это неважно.
— Действительно…