Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника

– Я насчет заявления, – сказала Лёлишна. – Дедушке тяжело подниматься… врач сказал… тигренок из цирка… вы обещали… дедушка…

– Ну, обещал! Дальше?

– Выполняйте свое обещание, – сказал Эдуард Иванович.

А Чип, как бы полностью поддерживая просьбу хозяина, зарычал, широко раскрыв пасть.

Женщины завизжали.

Мальчишки, облепившие подоконники, захохотали и тоже порычали и повизжали.

– Я милицию вызову, – сказал, сразу став не очень грозным, управляющий домами. – Вы нарушаете общественный порядок. Мешаете работе государственного учреждения. Хулиганите. Нервируете аппарат, то есть моих сотрудниц.

– А вы не хотите помочь девочке, – спокойно возразил Эдуард Иванович. – Вы же знаете, как ей трудно жить, имея на руках больного дедушку.

– Я все знаю! – тихо крикнул товарищ Сурков, снова вытирая пот на носу. – Надоела мне ваша девочка с вашим дедушкой! Из горздрава два раза звонили. А у меня нет…

– Есть, – испуганно возразила одна служащая, – мы еще вчера напоминали вам о заявлении Охлопковой…

– О! – произнес товарищ Сурков. – Очередь! Желающих спуститься с верхних этажей в нижние путем обмена жилплощади много. У одного – дедушка, у другого – бабушка, третий сам плохо дышит. Но это все ерунда. Другое дело – мотоцикл, мотороллер. Дедушки-бабушки-инвалиды всякие и дома посидеть могут, нечего им взад-вперед на пятый этаж бегать. А попробуй-ка на себе мотоцикл, да еще с коляской, таскать. Мотороллер попробуй на себе таскать. А?

Мартыш показал ему язык.

И мальчишки показали ему языки.

А Эдуард Иванович твердо сказал:

– Мы не уйдем отсюда, пока вы не да-дите…

– Не дам! – крикнул товарищ Сурков. – Не дам! И мальчишки закричали:

– Не дам! Не дам! Не дам! Не дам!

– А я не могу, – гордо и даже торжественно произнес товарищ Сурков, – не могу думать и руководить в такой обстановке.

Тут все служащие стали упрашивать его подписать заявление Охлопковой, называли номер дома и номер квартиры, жильцам которой не нравится первый этаж.

– Пусть придет в другой раз, – упрямился товарищ Сурков. – А то можно подумать, что я тигренка или мартышки, видите ли, испугался. Или попал под их влияние. Смешно. Нет, нет, пусть Охлопкова еще несколько разиков придет.

– И в каждый другой разик, – насмешливо сказал Эдуард Иванович, – я буду приходить с ней. И возьму с собой уже не тигренка, а льва.

– Льва-а-а? – хором спросили мальчишки и служащие.

– Самого настоящего. И тоже без намордника. Могу и двух львов привести. И трех.

– Безобразие, одним словом, – еле выговорил товарищ Сурков, теперь уже совсем негрозный. – Отвечать будете. Какая там у нас квартира на обмен согласна?

Короче говоря, завтра же Лёлишна могла переезжать на первый этаж в соседнем доме.

Следующим номером нашей программы —

ЖИВЫЕ ТАРЕЛКИ.

ИСПОЛНЯЕТ ЕДИНСТВЕННЫЙ МУЖЧИНА В СВОЕЙ СЕМЬЕ ВЛАДИК КРАСНОВ, БЫВШИЙ ГОЛОВЕШКА.

В ДЕЙСТВИЕ ВСТУПАЕТ ТЕТЯ НЮРА, КОТОРАЯ СЧИТАЕТ СЕБЯ СВЯТОЙ

Владик мыл посуду. То есть не мыл, а бил. Потому что тарелки оказались живыми. Первая же тарелка выскользнула из его рук в раковину. И конечно, разбилась.

– Эх, ты, – сказал ей (вернее, ее осколкам) Владик, – совести у тебя нету.

Со второй тарелкой он держался настороженно и даже сумел донести ее до струи воды из крана.

И тут она (то есть тарелка) выскользнула из его рук на пол.

И разбилась.

«Ну погодите! – возмущенно подумал Владик. – Не хотел я с вами связываться, а придется. Не забудьте, что руки у меня золотые. Так сам гражданин милиционер дядя Горшков считает. Мозговая система у меня имеется. И вы из себя много-то не воображайте. Тем более что я – единственный мужчина в нашей семье».

И тут третья тарелка – вдребезги.

Сел Владик.

Задумался.

Пустяковое вроде бы дело, а – не получается. В цирке вон, тарелки на палках крутят, в воздух бросают и чего только с ними не делают, а тут…

Он встал.

Взял тарелку обеими руками.

И – поднес к раковине.

Но нужна еще одна рука, чтобы открыть кран.

Владик отнес тарелку обратно на стол, открыл кран, взял тарелку обеими руками и подставил под струю.

Брызги во все стороны бросились.

Даже глаза пришлось зажмурить.

Вымок Владик до пояса.

Зато и тарелка немного вымылась.

К следующей – пятой – тарелке он отнесся уже увереннее, да и она, видимо, почувствовала, что имеет дело с человеком, который кое-что в мытье посуды уже понимает.

И облился он на этот раз меньше.

Маленькая работа, а – работа. И когда сделаешь ее, приятно.

– Чего тут стряслось? – услышал он напуганный и возмущенный голос тети Нюры.

– Да вот, посуду мыл, – небрежным тоном ответил Владик. – Я ведь единственный мужчина в семье.

– Единственный ты лоботряс в семье! – сказала тетя Нюра. – Кто тебя просил? Вот натворил дел! Подожди, упекут тебя в колонию, сто раз пожалеешь, что не слушался добрых людей.

Ругалась тетя Нюра равнодушно, и раньше Владик не обращал внимания на такие слова, но сегодня ответил: