Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника

И я не берусь описывать состояние бедного милиционера, когда он узнал, что сегодня в цирк придет с супругой сам товарищ майор из уголовного розыска. Тут Горшков вспомнил все неудачи своей жизни и особенно то, что его не берут работать в уголовный розыск.

В шапито направили – на посмешище!

И Горшков решил ни в коем случае не показываться на глаза товарищу майору с его супругой.

Чтоб не видел товарищ майор его позора!

В довершение всего Хлоп-Хлоп стащил у Горшкова фуражку. Поймать мартыша не успели.

А он повесил фуражку под самым куполом, уселся на трапецию и даже там ухитрился сам себе поаплодировать.

Горшков яростно засвистел в свисток, но это только развеселило Хлоп-Хлопа. Он послал милиционеру воздушный поцелуй и напялил фуражку на свою голову, которую считал очень умной.

– Не обращайте на него внимания, – посоветовали рабочие, – поиграет и отдаст. Или случайно выронит.

Но милиционер без фуражки – не милиционер, и Горшков крикнул:

– Прекратить безобразие! Отдать мне головной убор!

Мартыш показал ему язык, и Горшков отправился к Эдуарду Ивановичу.

Тот посоветовал:

– Скажите ему: «Ай-я-яй». Ему станет стыдно, и…

– Вам должно быть стыдно, гражданин с группой дрессированных львов и мартышкой! – почти крикнул разгневанный Горшков. – Если мартышка не понимает, то вы-то должны понимать, что…

– Скажите ему «ай-я-яй», – спокойно посоветовал укротитель.

Мысленно ругая цирк, циркачей, всех зверей и всех укротителей, а может быть, и проклиная их, Горшков вернулся на манеж и прогремел:

– Ай-я-яй!

Мартыш виновато запищал и бросил фуражку вниз.

«Соображает, – подумал милиционер. – Животное, а сообразило!»

Он отряхнул фуражку, водрузил ее на голову и немного успокоился. Однако про себя он отметил, что бдительность надо усилить раза в два с половиной, иначе любая мартышка лишит твой мундир чести.

И только успел он об этом подумать, как сзади грохнул выстрел. Мгновенно пригнувшись, Горшков резко обернулся, чтобы броситься вперед…

– Что-то у меня с пистолетом неладное, – сказал Григорий Васильевич, – осечки дает. Не поможете?

– Помочь можно, – передохнув, ответил Горшков. – Но вы больше без предупреждения выстрелы не производите.

– Это еще ничего. – Григорий Васильевич усмехнулся. – Во время своего номера я из пушки бабахаю. Смотреть придете?

– Я здесь не фокусы смотреть поставлен, – ответил Горшков, – а охранять порядок. Одним глазом, конечно, взгляну. Вы учтите, что сегодня на вас смотреть товарищ майор с супругой придут. Не подкачайте.

– Постараемся. Но если еще и вы смотреть будете, то сил не пожалеем! – И, рассмеявшись, Григорий Васильевич ушел.

А Горшков вышел на улицу и поморщился: у касс толпился народ.

Представление продолжается.

ВЫСТУПАЕТ СУСАННА КОЛЬЧИКОВА. В ОРИГИНАЛЬНОМ, НО НЕЧЕСТНОМ ЖАНРЕ НЕНАДОЛГО ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ЛЁЛИШНУ ОХЛОПКОВУ

Чтобы не волновать дедушку, чтобы он не вспоминал о цирке, Лёлишна решила кому-нибудь отдать пропуск. Она прибежала к Сусанне, обо всем ей рассказала.

Злая девчонка от радости завизжала.

– А отпустят тебя? – спросила Лё-лишна.

– Меня? Ха-хи-хе! И еще хо-хо! Ты спроси: разрешу ли я им не отпустить меня? А что значит «На два лица»? Можно вдвоем? Можно старое лицо взять? Тогда я прихвачу одну из бабушек. Самую послушную. Младшую. Она сегодня пенсию получила. Значит… – Сусанна захихикала, потирая ручки.

Медленно поднималась Лёлишна на свой пятый этаж. Сердце колотилось громко, не потому, что подъем был тяжелый, а потому, что тяжело было даже подумать, что вместо нее и дедушки в цирк пойдет Сусанна с младшей бабушкой, самой послушной.

Ее чуть не сбил с ног Петька.

– А я тебя искал, – торопливо сообщил он, не ожидая вопроса. – Меня в чулан запирали, решили из дому не выпускать. Никогда. Ни за что. До конца моей жизни. Но я убежал. Ух и попадет мне потом! А ты чего?

– Ничего, – ответила Лёлишна. – А ты зря убежал. Опять все будут волноваться. Нельзя же так!

– Конечно, нельзя, – согласился Петька. – Но меня тоже не понимают. Вот ты можешь дома сидеть, когда цирк выступает, а я не могу. Понимаешь, не могу. Не потому, что я плохой такой, немазаный, сухой, а потому, что не могу! Меня туда тянет. Будто там магнит, а я болванка железная! Смотри! – Он взмахнул руками и умчался вниз по лестнице, прыгая

через

три сту

пень

ки.

Лёлишна вернулась домой. Дедушке в это время надо было немного поспать, а он не мог заснуть.

Ему было очень грустно, хотя в руках у него была веселая книжка.

Но Лёлишна знала, что нужно делать, чтобы дедушка заснул: нужно было спеть колыбельную песенку.

Ее Лёлишна придумала сама. Она села перед кроватью, на которой лежал дедушка, и тихонько запела: