Жизнь и время Михаэла К.

— Мы делаем для тебя то, что положено, — сказал я. — Успокойся, ты ничем не лучше других. Вот поправишься, и мой на здоровье полы, чисти унитазы. Что касается твоей матери, ты рассказал мне не все, я уверен, и ты сам это отлично знаешь.

Но все равно он прав: я действительно уделяю ему слишком много внимания. Да кто он такой в конце концов? С одной стороны, города сейчас наводнены беженцами из сельской местности, которым кажется, что здесь безопасней. С другой стороны, людям надоело ютиться по пять человек в комнате и жить впроголодь, и они перебираются на заброшенные фермы, надеясь хоть как-то прожить там. И конечно же, Михаэле — один из этого множества. Мышь, сбежавшая с переполненного тонущего корабля. Только он городская мышь, он не умел жить, возделывая землю, и совсем оголодал. К счастью, его заметили и снова втащили на борт. Чем он так недоволен?

* * *

Ноэлю вчера звонили из полиции Принс-Альберта. Ночью выведен из строя городской водопровод. Взорвана насосная станция и в нескольких местах повреждены трубы. Пока не прибудет подразделение инженерных войск, придется брать воду из колодцев. Воздушные линии электропередач также не действуют. Что ж, тонет еще один маленький корабль, а большие все еще одиноко плывут в темноте, борясь с волнами и скрипя под грузом людей. Полиция хочет еще раз допросить Михаэлса о виновниках, то бишь о его друзьях с гор. Предлагают нам также задать ему ряд вопросов.

— Да ведь его уже допрашивали, — возразил я Ноэлю. — Какой смысл начинать все сначала? Везти его нельзя, он слишком слаб, болен, да и вообще он не в себе.

— А с нами разговаривать он тоже не сможет, слишком болен? — спросил Ноэль.

— С нами он разговаривать сможет, но никакого толка мы от него не добьемся, — ответил я.

Ноэль достал бумаги Михаэлса, показал мне. В графе „род занятий“ я прочел выведенное аккуратным почерком деревенского полицейского: „Орgaarder“[4].

— Что такое opgaarder? — спросил я.

— Ну, тот, кто собирает и хранит припасы, как белка, или муравей, или пчела.

— Это что — новая профессия? Он учился в школе для opgaarder, ему присвоили квалификацию opgaarder? — спросил я.

Мы привели Михаэлса в пижаме и с одеялом на плечах в склад в дальнем конце трибун. У стены громоздились банки с краской и картонные ящики, все углы затянуты паутиной, на полу толстый слой пыли, сесть не на что. Михаэле твердо стоял на своих тонких, как спицы, ногах и, кутаясь в одеяло, сурово смотрел на нас.

— Вляпался ты, Михаэле, не позавидуешь, — сказал Ноэль. — Твои друзья из Принс-Альберта орудуют вовсю. Совсем обнаглели. Мы должны поймать их и потолковать с ними. Ты можешь нам помочь, мы это знаем и решили сделать еще одну попытку. Расскажи нам о своих друзьях: где они прячутся, как можно с ними связаться. — Он закурил сигарету. Михаэле не шевельнулся, не отвел от нас глаз.

— Михаэле, — сказал я, — Михаэле, некоторые из нас вовсе не считают, что ты связан с повстанцами. Убеди нас, что ты не сотрудничал с ними, и ты избавишь нас от массы хлопот, а себя от неприятностей. Признайся же нам, признайся майору: что ты делал на ферме, когда тебя поймали? Что мы о тебе знаем? Только то, что написано в деле, которое прислала полиция Принс-Альберта, но честно признаюсь: написана там полная чепуха. Скажи нам правду, признайся, как все было на самом деле, и мы отпустим тебя, иди в палату и ложись, мы больше не будем ни о чем допытываться.

Он слегка пригнулся и сжал руками одеяло у горла, неподвижно глядя на нас.

— Ну, говори же, дружище! — сказал я. — Никто тебе ничего плохого не сделает, скажи то, о чем мы тебя спрашиваем, и все!

Молчание. Ноэль не произносил ни слова, он возложил всю тяжесть разговора на меня.

— Ну что же ты, Михаэле, — настаивал я, — не так уж у нас много времени, ведь идет война!

— Я в войне не участвую, — наконец произнес он. Меня взяла досада.

— Это ты-то не участвуешь? Еще как участвуешь, хочется тебе этого или нет! Ты не в санатории и не на курорте, ты в исправительном лагере: мы перевоспитываем здесь таких, как ты, и заставляем работать! Ты будешь с утра до ночи насыпать мешки песком и рыть ямы! И если не станешь помогать нам, попадешь кое-куда похуже! Будешь там целый день жариться на солнце и есть картофельную шелуху и стержни кукурузных початков, а не выдержишь такой жизни и умрешь, тебя просто вычеркнут из списков, и все, конец, назавтра никто о тебе и не вспомнит. Так что брось упираться, время дорого, расскажи нам, что ты делал на ферме, а мы запишем и пошлем в Принс-Альберт. Майор очень занятой человек, он не привык терять время, он был в отставке, но вернулся на службу, навел в этом лагере замечательный порядок и помогает таким людям, как ты. Ты должен пойти нам навстречу.

И он ответил, стоя все в той же настороженной позе, готовый отпрянуть, если я брошусь на него.

— Не мастер я говорить, — только и сказал он. И тут же облизнул губы — словно язычок ящерицы мелькнул.

— Плевать нам, мастер ты говорить или не мастер, нам нужна правда, пойми ты! Он в ответ хитро усмехнулся.